Наталья Арбузова - Можете звать меня Татьяной

Татьяна не посерьезнела, но сообразила купить на гибнущие деньги домишко в Купавне, у самого Бисерова озера, на осушенном болоте. Низкий участок зарос люпинами трех цветов: белым, розовым и лиловым. Хорошо, комары Татьяну не любили, а то съели бы живьем. Часть фей переместилась к ней в Купавну. А больше никто на такое сырое место не льстился. И полюбилось Татьяне озеро с чайками и берегом, укрепленным бревнами. Разбойный лес, где ночевали вповалку приезжие таджики. Непонятный забор посреди леса, скрывающий нечто, никак себя не проявившее, сколько Татьяна ни ходила мимо. На работе денег не платили и делать было нечего, хотя по всему миру росло и крепло торжество персонально компьютера. Татьяна свыклась с одиночеством и стала писать прозу. Только этого не хватало. Куда тебя несет, бедолага?

У Татьяны на руках застряли деньги, а купить уж было ничего нельзя. Дача подороже ей не попалась, а эту отдали почитай задаром. Вообще она никогда толком не знала, сколько у нее денег. Долларов не любила, а рубли всё меняли обличье. И вообще Татьяна считала: деньги нужны для того, чтоб о них не думать. Привычки сохранила с голодного детства. Сейчас догадалась доплатить за свой (Андреев) двухкомнатный кооператив. Верины родители последовали Татьяниному примеру, доплатив за свой (Верин-Павлов). Но с блажной Татьяной обе пары сватов по-прежнему предпочитали не общаться. Во всяком случае, мертвые деньги сбросили, и все квартиры оказались выплачены. Ура. Татьяна радовалась своей комариной будке, любовалась на буйные люпины, купалась в темной воде, вылезая по склизким бревнам крепления. Отдала последние остатки денег строгому Андрею. Продолжала дружить со всегда восторженным Павлом. Рисовала Пете с Сережей целые саги про гномов. Как хранят под землею бочки – те с золотом, те с квашеной капустой, постоянно путая их. Как ходят с лампами по подземным коридорам. Тень покойной Татьяниной матери тоже иногда появлялась в конце туннеля, со спины, лампа освещает жидкие седые косицы и фосфорицирующие крылья. Это можно видеть, но нельзя нарисовать.

Чем живы? Все четверо молодых пошли преподавать в школу. Единственное место, где платят. Парни физику, Вера историю, Ирина литературу. Татьяна неумело вела хозяйство на три дома, вырывалась в ГАИШ по вечерам, когда у невесток кончались уроки в школе. Богатые сваты уехали – Верины в Германию, Иринины в Америку – и затаились. Оставили дочерям по старому жигуленку, итого стало три. Квартиры, дачи продали, чтоб как-то обустроиться на новом месте. Татьяна кропала свою прозу, пока мальчики были в школе. Вносила уже при них в компьютер и солила, как гномы капусту. Летом ютились всемером в Татьяниной комариной будке. Кстати: комары напрочь исчезли. Должно быть, феи уговорили их не сживать со свету эльфического семейства. Были ли соседи? Может, и были, но никак себя не обнаруживали. Татьяна ездила в магазин на своем жиуленке. Андрей содержал его в порядке, и всё шло своим чередом. Выживали, благо не успели нарожать много детей. Спали на двухэтажных кроватях: дети внизу вдвоем, валетом, парни наверху, Татьяна внизу, девочки над нею. Феи качались самым отчаянным образом между нарами.

Какие концерты устраивали по вечерам феи на топких берегах озера! Давно не показывавшиеся Титания с Обероном восседали на кривых пнях как на золотых тронах. Вежливо спорили друг с другом, чей эльф будет Петя, а чей Сережа. Наконец пришли к соглашению. Феи настраивали скрипочки величиной с ноготок. И начиналось. Из лесу выходили немногочисленные зайцы, прядая мягкими ушами. Приходил единственный тощий волк, сильно смахивающий на собаку и давно уже питавшийся костями с помойки. Растерял всю свою волчью гордость. Жизнь такая. Съешь этих троих зайцев, а дальше что? Уж лучше так. Хоть видимость есть. Да, феи играли божественно. И пели не хуже. Сам Оберон трижды хлопнул в ладоши. Четверо молодых танцевали павану, и Титания подарила Вере с Ириной по золотой брошке. Утром брошки вдруг пропали, будто вовсе не бывали.

Феи развернули хозяйственную деятельность. Татьянин участок был крайний. Глубокая канава для стока воды окружала его. В одно прекрасное утро осушительные канавки оказались подальше, сетчатый забор подвинут и заодно подлатан. На освободившейся от поэтичных люпинов земле (их и так осталось много за забором) уже росла клубника. Не гнилая, в сыром-то огороде. Крупная, крепкая, с темными крапинками глубоко утопленных в мякоть семечек. И усы, усы через дорожки, посыпанные песочком. Ну, несколько ягод досталось эльфам – много ли им нужно, эфемерным созданиям. Татьяна ездила на машине за козьим молоком. С тех, кто пришел пешком, баба брала дешевле. Кто приезжал на машине – с тех подороже. Справедливость во всем. Коза действительно существовала, но хитрая баба, ее хозяйка, таскала бидонами молоко из бочки и продавала за козье. Хлебали натуральное молоко с фермы, давя крупную клубнику.

Между Петей и Сережей разница была в две недели, и похожи они были больше, чем Андрей с Павлом. Между ними, двоюродными, еще никакая кошка не пробежала, и они дружно спали, не брыкаясь, доколе не разбудят. В одно не менее прекрасное утро, чем то, когда забор подвинули, они проснулись не в будке, а в двухкомнатном домике. Феи попрятались, словно и не они. Татьяна получила свою комнатушку. Не потому, что профессор – об этом она давно забыла – а как глава семьи. Семеро по лавкам – это не шутка. В большой семейной комнате сами собой возникли стол и те самые лавки, по коим семеро. Двухэтажные кровати были сохранены. Теперь мальчики спали внизу по одному, а родители их наверху. Уютно. Глянешь вниз – там сынишка твой свернулся калачиком.

В Татьяниной комнатке как по щучьему веленью появилась узкая кровать с деревянными спинками (такие стояли в советских гостиничных номерах), а также задрипанный письменный стол, при нем кой-какое кресло. И Татьяна писала, писала прозу. Вряд ли плохую - феи такого не допустили бы. Никто об этих Татьяниных занятиях пока не знал, кроме ее друга профессора Хлумова Владимира Михалыча. Он вел в ГАИШе интернет-журнал и литературную студию. Гладил много старшую его Татьяну по головке и рекламировал. Но она свои писанья в интернет не больно-то давала. Слишком много там всякого хламу, не в обиду будь сказано хорошему человеку, редкостному подвижнику Владимиру Михалычу.

Петя с Сережей в детсад не ходили не пришлось. Пошли в школу в шесть лет - на дворе тогда стоял лютый восемьдесят девятый год. На улицах разбой, в магазинах пусто. Сидели за одной партою, получали на двоих один пакет с продуктами. Это благодарность за разрушенье берлинской стены. В их школе преподавали все ихние родители. Преподавали в старших классах, за своими ребятами присматривали урывками. Тогда учительствовали все кому не лень. Математику и физику вели инженеры из развалившихся почтовых ящиков. Историю - бывшие референты бывших райкомовских шишек. Но феи и в этом бедламе сориентировались. После уроков учили мальчиков игре на фортепьяно (школьном, кой-как настроенном, но в присутствии фей звучавшем вполне прилично). Плату брали ровно нарезанными листами исписанных тетрадей. Если на клочке попадалась отметка (любая), такая деньга принималась за целую неделю занятий. Деньги строго пересчитывались, класс запирался изнутри, и начинались занятия. Но прежде всего похлебать в столовой горохового супа. Не жили – выживали. Настал и денежный обвал. А у Татьяны ничего не было, ага!