Ибрагим Аль-Куни - Бесы пустыни

Он помолчал, а затем, скрестив руки на груди и уставившись во тьму прямо перед собой, закончил:

— Потому как это есть обет небесный.

Она с любопытством взглянула на него.

В глазах женщины загорелся огонек.

Откололись двойники-близнецы от гряды-матери, спасаясь от ветра, и договорились между собой, что возьмет на себя Идинан разведку Сахары. Устремился тот к северу, увенчанный самой великой башней, какую когда-либо видела Сахара на горной вершине. Но не успел он пересечь равнину, как преградил ему путь повелитель джиннов [59]и сказал: «Мы тоже решили обосноваться на земле и собрать разбросанных по свету слуг наших на единой родине. Изнурило нас кочевничество по пустыням, исстрадались мы от притеснений проклятого рода людского. Нахлынули в Сахару верблюд чужеземный, проходимцы да воры. Истощили ее недра, все наши сокровища разграбили. И во всей округе Сахары не нашли мы места более подходящего и убежища более надежного, чем этот великий дворец, что стоит на твоей голове. Не продашь ли ты нам свою душу, чтобы мы в ответ защиту тебе обеспечили от южного ветра да песка?» Идинан долго ломал голову над этой сделкой. А затем спросил: «Разве есть сила, способная противостоять гиблому ветру?» «Да, — ответил ему царь духов, — единственная сила такая на свете — это джинны». Идинан задумался, потом произнес с сомнением: «Я полагал, что это должен быть посланник богов». «Нет, — отвечал ему царь, — не посланник это и не судьба. Ничто не устоит перед джиннами». Идинан тут важно почесал свою гордую голову и спросил язвительно: «Что же тогда заставило вас убежище искать, если вы даже судьбы не боитесь?» Мудрый бес расхохотался в ответ, даже на спину откинулся. Потом сказал: «Знай же, что нет никого ни на земле, ни на небе, кто мог бы утверждать, что лишен он слабого места. Ты к сему числу можешь даже самих богов причислить. Что касается нас, то слабость наша кроется в роде людском. Люди злее ветра гиблого будут и злее богов, злее даже самого рока великого!» Смутился тут Идинан, думал долго, потом спросил: «Что же этот род людской сделал?» — «А что он не сделал? — раздалось в ответ. — Когда один человек другого погубить хочет, он его «джинном» назовет. А сподобнее было бы «человеком» назвать! Мы, духи, несправедливости не чиним. Мы обещания чтим и в богов верим. А людское отродье обижает друг друга, клятвы нарушает, ни в каких богов не верит. Да смилуются над нами боги, да избавят нас от великого зла людского! Сахару они попрали, всеми нашими сокровищами завладели». «Что же, — заметил Идинан, — одной моей головы хватит, чтобы сокровища ваши сохранить?» — «Хватит, хватит, голова у тебя надежная. Никакой человечишка не в силах на нее забраться. Мы между собой долго совещались, прежде чем сюда направиться». — «Что же, если я подарю вам чертог свой небесный, я ведь, боюсь, себя потеряю?» — «Себя ты потеряешь, если чертога нам не пожертвуешь. Не устоит против гиблого ветра с его пылью никто, если нас на помощь не призовет. Смотри, что он с матерью Акакус содеял. Смотри, как наказали боги всю горную гряду в долине смертей, когда она обратилась к богам за помощью против него, а в результате все головы у нее были срезаны. Вот она нынче по всей Сахаре растянулась, беспомощная, плешивая, никакого дождя удержать не в силах. Сорок лет уж ни единой капли не выпало». — «Рассказывают, что отсутствие дождя в течение сорока лет есть признак отсутствия справедливости…» Тут великий джинн вновь рассмеялся: «Что же, тебе более весомый признак, чем отсутствие справедливости, нужен? Поскупились вам боги на дождь вот уже сорок лет, а враг ваш щедро снабдил вас морями песка да пыли. Если откажешься ты от предложения, то горько мне будет чертога твоего великого не видать. Посмотри, что он нынче с двойником твоим делает. Вот, вот как он начинает сзади на нет наползать, а: Ха-ха-ха!..»

Эхо прогремело по всем горам Сахары. Заплакали горы в бескрайней и голой пустыне, взмолились они перед Идинаном, чтобы принял он предложение. Уж лучше, сказали, хоть одна гора спасется, и даруют ей боги чертог небесный, чем развеют ее ветры, и исчезнет все потомство горное с просторов Великой Сахары…

Принял Идинан предложение и продал свою душу. Нахлынули полчища джиннов и заселили его. Возложили они на его гордую четырехугольную вершину вечную чалму из белых туч, и заказан был с той поры путь грязи да пыли гиблого ветра к прекрасным новым чертогам.

Северный же Идинан рассердился на своего южного двойника и оставил его бороться с врагом в одиночку.

Много-много говорят на языке членораздельном, однако непонятном. Люди из Сахеля сказывают, что самые черные ночи для этих своих долгих и странных бесед-разговоров. В те редкие поры, когда выпадают дожди, смывают потоки с четырехугольной небесной вершины голые пальмовые ветви, стволы пальм, сухой хворост и ветки смоковниц, лозу виноградную, гранаты и влекут все это по склонам вниз, на равнину. Находятся порой любопытные, незваные гости, которым взбредет в голову дурная мысль полезть на вершину, так на них, бывает, обрушатся рои пчел. Никак не могли поверить люди в существование посреди Сахары такого чудного зверя, которого еще Коран прославил, если бы не случалось порой, что забредали в дома странники да бродяги, которые подверглись укусам его страшных жал на горных склонах.

А со временем там появились газели, и нашел себе прибежище дикий баран.

Расплодилась скотина в округе, паслась себе на воле в окрестных долинах, и зачастили туда охотники. Они не знали, что вся эта скотина одержима бесами, пока не занемогли самые настырные из них, и не поразили их порча да увечья. А жители равнинного Сахеля долго передавали из уст в уста истории о поведении этих диких пустынных тварей. А поскольку большая часть этих тварей чутко относилась к человеку, то стали они приручаться больше, чем овцы да верблюды. Поворот произошел, когда известный чернокожий охотник Аманай [60]наткнулся на стадо кротких газелей, которые мирно и спокойно паслись себе на просторах равнины по соседству со склонами Идинана. Он засучил рукава и принялся за работу, решил вернуться на кочевье с угощением. Выпустил из колчана все стрелы — и не смог поразить ни одну газель.

Поведал он эту историю вождю племени, рассказал, что газели пощипывали себе спокойно редкую травку пустыни, нимало не беспокоясь его стрелами. Младшие даже подпрыгивали в воздух с каждым его выстрелом и громко блеяли. А потом принимались за старое, прятали головы в поросли да щипали зелень. Однако старый охотник не сдавался, он предпринимал все новые попытки, которые оканчивались неудачей. И в конце концов сошел с ума, а вскоре поразил его внезапный недуг, не мешкавший с ним долго.