Александр Мартынов - Ржаной хлеб

На третий день пути, в сумерках, прибыли на станцию, где предстояла пересадка. Отсюда в Атямар можно было уехать и поездом и автобусом, до него оставалось чуть около ста километров. «Через несколько часов дома буду!» — ликовал Федор.

А получилось совсем иначе.

Началось с того, что Федор не узнал станции: два года назад, когда он проезжал через нее с эшелоном призывников, тут был вокзал, на перроне цвели цветы. Сейчас на месте бывшего вокзала поднималась кирпичная кладка, вокзал располагался в барачного типа времянке, на огромном транспаранте красным было написано обращение: «Товарищи пассажиры! Просим извинить за неудобства! Мы строим новый вокзал». Несколько скамеек на перроне, кассы и привокзальный скверик были забиты людьми, все куда-то ехали, шумели, толкались.

Кое-как пристроив своих попутчиков под пыльной липой, Федор протолкался к справочному бюро и покрутил, досадуя, головой: поезд в сторону Атямара ушел два часа назад, следующий будет почти через сутки. Нет, за себя Федор не беспокоился, что-нибудь придумает, на бензовозе, да уедет, — беспокоился он о семье майора: скоро стемнеет, Игорь что-то хнычет, не ждать же им сутки под открытым небом!

Когда огорченный Федор вернулся, выяснилось, что Игорек не просто капризничает — заболел. Куксился он еще днем, в вагоне — за сборами мать не обратила внимания, а сейчас мальчонка прямо пылал жаром. Может, просквозило у открытого окна или, чего доброго, мороженым застудился.

«Вот тебе и все будет в порядке, товарищ майор!» — вспомнил Федор свое обещание и окончательно расстроился.

Федор помотался по привокзальной площади в надежде поймать такси, — такси не было, кто-то объяснил, что до автовокзала недалеко. Ничего другого не оставалось — пошли пешком, Мария Ивановна несла больного сынишку, Федор — все три чемодана, приглядывая еще, чтобы Тая не отстала.

Автовокзал действительно находился неподалеку, но и тут им не повезло: единственный автобус на Атямар ушел в полдень, до следующего дня делать тут нечего.

Засветился спасительный зеленый огонек освободившегося такси, — на все уговоры, просьбы и объяснения таксист протяжно присвистнул: на ночь глядя, за сто километров да по таким дорогам — рехнулся парень!.. Не стали разговаривать и в единственной гостинице: мест нет и не ожидается, в коридоре спят.

Вот и прибыл домой! Сейчас уж не до встреч было, приткнуться бы где, рукам-ногам отдых дать! Да перед этим бы мальчонку пристроить: Игорек всхлипывал, просил попить — кипятку нигде не было, молока в такое время и вовсе не добудешь, магазины давно уже закрыты.

— Знаешь что, Федя? — сказала не теряющая самообладания Мария Ивановна. — Где-то у меня тут дальняя родственница есть. Если жива еще. Какая-то троюродная тетка моей матери, что-то в этом роде.

— Да что ж вы до сих пор молчали? — обрадовался Федор.

— Думала, все-таки на чем-нибудь уедем.

— Адрес знаете?

— В том-то и беда, что не знаю. Была я у нее один раз, девчонкой еще. Помню только, что деревянный домик. И все.

— Ничего, найдем!..

С трудом сдав чемоданы в камеру хранения, Федор взял на руки мальчика, наугад повел Марию Ивановну и Таю по затихшим безлюдным улицам. На худой конец, прикинул Федор, будут стучаться во все квартиры подряд — кто пустит.

Проситься к незнакомым все-таки не пришлось. Деревянные дома — единственный ориентир, который запомнила Мария Ивановна, — шли ближе к окраине. Она зашла в один такой дом, в другой, в третий, и тут им подтвердили, что такие-то, со старухой, проживают почти напротив. Если только нынче не съехали — сносят их…

Хозяйка, довольно бойкая старушка, признала Марию Ивановну, едва та назвалась, всплакнула и тут же захлопотала вокруг Игоря. Мальчика напоили теплым молоком, теплым платком завязали горло, он притих. «Валетиком» на том же скрипучем диване примостили и отчаянно зевавшую Таю. Старушка захлопотала с чаем, поминутно извиняясь за неразбериху в доме: в прихожей, в большой комнате, куда она ввела их, лежали узлы, чемоданы, ящики, какие-то свертки — не повернуться. Если б завтра-послезавтра приехали, то и не застали бы здесь: переезжают на новую квартиру, на четверых им аж три комнаты дали!

Федор от чая отказался; хозяйка отвела его в темную комнату, шепотком сказала, чтоб тут на полу и ложился, дерюга большая, зять вон уж спит, намаялся со сборами. Федор пристроился рядом с похрапывающим человеком и — словно провалился, успев подумать, что хорошо он сделал, догадавшись еще в вагоне опять облачиться в форму — не помнется…

Первый раз он проснулся, когда начало светать, — от равномерного непрекращающегося скрипа — будто поблизости дрова пилили. Оказалось, что в углу стояла детская деревянная кроватка-качалка, которую он вчера в темноте не заметил и которую раскачивала сейчас совсем неприбранная молоденькая женщина, видимо жена спящего рядом, на дерюге, мужика.

Федор уснул снова, но почти тут же проснулся — плакал Игорь. Плакал горько, с хрипом и показывал на горлышко: ни говорить, ни глотать он не мог.

— Доктора надо, доктора! — строго и опасливо твердила старушка.

Федор пробежал три квартала, нашел телефон-автомат, вызвал «скорую помощь».

Врач определил — ангина, с высокой температурой, и этой же машиной увез Игоря с матерью в больницу.

Получив телеграмму сына, Иван Федорович и Дарья Степановна высчитали, когда он приедет в Атямар, получалось в субботу, — самый удобный день.

В пятницу вечером Дарья Семеновна поставила тесто, чтобы напечь с утра пирогов и сдобы, нанесла из магазина, из своего резервного фонда, всяких закусок и выпивки — а как же иначе, родного сына два года не видели!

В этот же вечер Дарья Семеновна обежала тех соседей, которых наметили с мужем пригласить на семейное торжество, начав, конечно, с Ландышевых и в первую очередь с самой Тани, которая тоже получила телеграмму от Феди. Дарья Семеновна и Иван Федорович давно уже знали об их дружбе, Федя недавно писал родителям, что после приезда домой он женится. И они, старшие Килейкины, в общем-то были согласны.

Из дома Ландышевых через открытые, не задернутые занавесками окна доносилась музыка. У Тани с Полиной были Зина, Коля Петляйкин и еще две девушки. Они только что пришли с комсомольского собрания, обсуждали, как провести летние каникулы школьников и как лучше наладить работу колхозного пионерского лагеря; по пути с собрания Таня и пригласила друзей послушать магнитофон.

Да, телеграмму от Феди Таня получила, обрадовалась, но никак не могла решить: поедет или не поедет встречать его? И хотелось бы прямо на вокзале, у вагона встретить его, посмотреть, изменился ли он за два года, идет ли ему военная форма. Фотокарточка у нее, правда, есть, даже три, но то ведь — фотография, а тут сам, живой. С другой стороны — вроде бы ехать и неловко: подумают еще, что так уж ей не терпится повидаться — сама на шею бросается! Чего доброго, сама же Дарья Семеновна так и подумает. Самолюбие тоже должно быть. Каждая девушка должна знать себе цену, неужто она, Таня, не знает?..