Михаил Латышев - Мышонок

Вскоре племянник снова спал. Ванька хмуро продолжал рассматривать половицы.

— Несчастные мы, несчастные, — прикрыв рот ладонью, заголосила Мария. — Одна за другой беды на нас. Хватит уже, хватит! Я спокойно жить хочу! Ой, Ваня, Ваня… Ваня, Ваня… Чем я провинилась перед богом, что он так? Чем, Ваня?

— Да кончай ты ерунду городить, — недовольно сказал Ванька. — Не приплетай бога, я виноватый. Не будь меня, не появился бы этот гад в Березовке. На мне все висит, Мария: и дед Ознобин, и старушка, и твои слезы. А что будет с этим? — кивнул Ванька в сторону племянника. — Ему не жить в Березовке, каждый будет тыкать ему в глаза отцом.

Ванька несколько раз размашисто прошелся по горнице. Тень его, лохматая по краям, металась по стенам и потолку.

— Я должен его найти! — Ванька остановился перед сестрой. — Во что бы то ни стало! Поймаю сволочь — собственными руками придушу.

— Ваня, да ты что? — испуганно задохнулась Мария.

— Ладно, не буду. Я только свяжу его, суку, и куда надо доставлю. Там разберутся, что с ним делать. Смерти ему не миновать. За все получит сполна. Что заслужил, то и получит.

— Ой, Ваня, Ваня… — заскулила Мария. — Ваня, Ваня…

— Муж он тебе, да? — недобро осклабился Ванька. — Жалеешь? Ну, жалей, жалей…

— Да не его я жалею, себя мне жалко до слез. И его, — кивнула головой в сторону спящего сына Мария, как недавно кивал Ванька.

Неожиданно для самого себя, Ванька на цыпочках подошел к племяннику. Тому, видать, было жарко, и мелкие капельки пота выступили у него на лбу. Щеки пацана горели румянцем. Голубые тени лежали вокруг глаз, под подбородком (острым, как у Шилова) и под щекой, на измятой подушке. Ваньке стало жалко ни в чем не повинного ребенка. Хотя тот так страшно походил на Шилова, но в нем ведь и зайцевская кровь текла, он и сыном Марии был. Ванька почувствовал, что может заплакать, и недовольно буркнул про себя: «Этого не хватало!»

Мария внимательно смотрела на брата. Глаза ее успели высохнуть. Только на щеках остались следы от слез.

— Ваня, — тихо сказала Мария, — может, нам уехать из Березовки?

Ванька ответил сразу — видно, думал на эту тему:

— Так лучше всего. Люди всюду живут. На том же языке говорят, что и мы.

— А куда ехать-то? Страшно.

— Ну живи в Березовке, раз страшно. Только…

— Да знаю я, думала уже. Сын ведь, Ваня, ни в чем не виноват. Он-то при чем?

— Ни при чем. Но на чужой роток не набросишь платок. Рано ли, поздно, кто-нибудь скажет ему правду об отце. Поняла, нет?

— Что я там делать буду?

— Жить, елки-палки! Рабочие руки всюду нужны. А руки у тебя есть. С голоду не подохнешь.

— Страшно.

Ванька хмыкнул: что, дескать, на это ответишь?

— Ладно, пошел я, — он приблизился к Марии, собрался еще раз погладить ее по голове, уже протянул руку, чтобы сделать это, но на полпути опустил, резко отвернулся и выбежал из избы.

Мария подошла к окну. Внезапный страх уколол сердце — ей показалось, что кто-то следит за ней с улицы. Она испуганно вскрикнула и заметила, что тот, следящий за ней, тоже в испуганном крике приоткрыл рот, расширил глаза, отшатнулся от окна, пытаясь заслониться растопыренной пятерней. Не сразу Мария поняла, что испугалась собственного отражения. Поняв, принялась разглядывать себя.

За эти дни она очень похудела. Никогда, даже в самые тяжелые времена, глаза ее не наливались такой тягостной печалью. И хоть раньше Мария всерьез не относилась к богу, в эту минуту она повернулась в угол, где когда-то висели иконы, и перекрестилась:

— На все твоя воля, господи. Прости меня, грешную.

Сын что-то пробормотал во сне, освободился из-под старого пальто, которым был накрыт, и привольно раскинулся, беззвучно шевеля губами. Румянец на его щеках поблек. Голубые тени растаяли.

Со слезами на глазах смотрела на сына Мария, но были это слезы радости и умиления.

Утром Ваньку вызвали в правление. В председательском кабинете сидели два милиционера из района и кто-то седой, в невзрачном сером пиджаке.

— Известно, зачем вызвали? — спросил один из милиционеров, устало и хмуро.

Ванька ждал, что на него будут кричать, и тихий усталый голос милиционера еще больше насторожил его.

— Не совсем дурак, чай, — сказал второй милиционер, — должен догадываться.

— Должен? — усмехнулся первый. — Так и раскусить, казалось бы, с кем сошелся, тоже должен. А не понял ничего.

Милиционеры говорили друг с другом, словно давая Ваньке возможность опомниться, прийти в себя, хоть чуточку успокоиться, чтобы он мог потом связно и толково отвечать на их вопросы.

— Кстати, Зайцев, — сказал первый милиционер, — ты меня не признаешь? Это я тебя арестовывал, когда ты в магазин залез.

— Напомнили, узнал, — хрипло ответил Ванька.

Мужчина в сером пиджаке молчал, но по редким взглядам, которые бросали на него милиционеры, чувствовалось, что он среди них главный.

— Как считаешь, зачем мы тебя позвали? — спросил второй милиционер.

— Чтоб про Шилова рассказал.

— Ну вот, — с усмешкой повернулся второй милиционер к первому, — башковитый мужик, сразу обо всем догадался.

— А про что еще со мной говорить? Пока не набедокурил, — пожал плечами Ванька.

— Ну тогда давай про Шилова. Все, что знаешь, — постучал костяшками пальцев по подоконнику первый милиционер. — И договоримся — только правду, только правду.

— Скрывать мне нечего, — сказал Ванька, — хотя виноват я, конечно, здорово. Но вы его видели, этого Шилова, нет? Ни за что не подумаешь, что подлюга. Да и работящим был, этого у него не отнимешь.

— После расстрелов он обыкновенно вырезал из липы ложки, — подал голос мужчина в сером пиджаке, — не мог без дела сидеть.

Стало тихо. И милиционеры, и Ванька ждали, что мужчина еще что-нибудь скажет, но тот молчал, исподлобья разглядывая Ваньку.

— Как вы познакомились? Расскажи, — нарушил молчание второй милиционер.

— На целине. Случайно можно сказать. На вокзале. Откровенно говоря, не получился из меня герой — навострил я лыжи оттуда. На вокзале в Павлодаре встретил его. To-се, пятое-десятое, разговорились, выложили все друг перед другом и, вроде бы, понравились один другому. Мне его жалко было очень — он говорил, что у него вся семья в оккупацию пропала и что я напоминаю ему младшего брата.

Мужчина в сером пиджаке начал расхаживать по председательскому кабинету, подошел к шкафу, с которого свисал небольшой сноп сухой пшеницы, прикоснулся к одному из колосьев и сизая пыль запорошила его пальцы. Ванька следил за мужчиной, потеряв нить рассказа.

— Ну а дальше, дальше? — нетерпеливо спросил первый милиционер.

Ванька перевел глаза с мужчины на милиционеров, которые стояли рядом у окна.

— Приехали сюда. Он женился на сеструхе, если можно считать, что женился. По крайней мере, ребеночка сделал. А потом… Потом известно, что случилось…