Анаис Нин - Шпион в доме любви. Дельта Венеры

Они начали восставать против безумств отца и в конце концов покинули этого теперь сумасшедшего стареющего барона.

Матильда была модисткой, жила в Париже и едва успела справить свое двадцатилетие, как ее соблазнил Барон. Хотя отношения их продолжались всего две недели, за это короткое время она настолько подпала под его влияние, что переняла и его жизненные принципы, и манеру разрешать возникающие проблемы. Ей глубоко запало в душу одно замечание, которое он случайно обронил как-то вечером: мол, парижанки весьма высоко котируются в Южной Америке, потому что из них получаются замечательные любовницы, а еще по причине их жизнерадостности и остроумия, что так выгодно отличает их от латиноамериканских дам, которые до сих пор блюдут традицию самоуничижения и послушания. Традицию, разрушающую их как личность и объясняющуюся явным нежеланием тамошних мужей делать их своими любовницами.

Вместе с тем Барон научил Матильду воспринимать жизнь как ряд ролей, которые следует играть — что должно было происходить таким образом, чтобы, вставая по утрам и расчесывая свои светлые волосы, она говорила про себя: «Сегодня я буду такой-то или такой-то», и воплощала задуманное.

Однажды она решила стать элегантной представительницей одной известной парижской модистки и отправиться в Перу. Единственное, что от нее требовалось, — это играть роль. Она тщательно подобрала костюм, с величайшей самоуверенностью обратилась к означенной модистке и получила должность ее представительницы, а заодно и билет до Лимы.

На борту судна она вела себя как посланница самой французской элегантности. Врожденный талант узнавать хорошее вино, дорогие духи и руку знающего портного делали ее в глазах окружающих личностью образованной. Кроме того, она кое-что смыслила и в искусстве приготовления еды.

Матильда была очаровательна, что придавало ей еще большую убедительность. Когда пропал ее саквояж, она смеялась. Когда ей наступали на пальцы, она тоже смеялась.

Именно ее смех и подействовал столь неотразимо на представителя Испанских Транспортных Линий, звали которого Дальвадо. Он пригласил Матильду отужинать с ним за капитанским столиком. Во фраке Дальвадо выглядел весьма импозантно, держался он как офицер и мог до бесконечности сыпать анекдотами. На следующий вечер он пригласил ее принять участие в бале, устраиваемом на судне. Он вполне отдавал себе отчет в том, что путешествие продлится не настолько долго, чтобы он мог предпринять обычные в таких случаях попытки к сближению. Поэтому он сразу же принялся восторгаться родимым пятнышком у нее на подбородке.

В полночь он поинтересовался, нравятся ли ей кактусовые фиги. Оказалось, она никогда их не пробовала, и тогда он сообщил, что несколько штучек лежат у него в каюте.

Однако Матильда вовсе не собиралась сдаваться так легко, а потому, когда они спустились в каюту, была настороже. Она без труда уклонялась от мужчин, которые пытались ею овладеть, когда она занималась торговлей, и от мужей своих клиенток, норовивших шлепнуть ее по задку. Равно как и не позволяла своим дружкам трогать соски, когда они сидела в зале кинотеатра. Знаки внимания подобного рода нисколько ее не возбуждали. Ей хотелось, чтобы за ней ухаживали с помощью слов, полных тайны, как это уже было с ней однажды, когда она пережила свое первое любовное увлечение в возрасте шестнадцати лет.

Как-то раз в ее магазинчик зашел известный в Париже писатель. Никаких шляпок он покупать не собирался. Вместо этого он спросил, нет ли у нее светящихся цветов, которые, как он слышал, светятся в темноте. Он хотел подарить их одной женщине, которая сияла в ночи. Он был убежден в том, что, когда они были в театре и она, облаченная в вечернее платье, откинулась на спинку ложи, кожа ее засветилась розовым сиянием, как прекраснейшая из раковин. Потому-то ему и хотелось, чтобы она носила подобные цветы в волосах.

У Матильды их не было. Однако как только мужчина ушел, она подбежала к зеркалу и рассмотрела себя. Именно такие чувства ей и хотелось пробуждать. Способна ли она на это? Ее лучистость была иного порядка. Она скорее пылала, как огонь. Глаза у нее были сверкающего темно-синего цвета. Светлые от природы волосы причудливо золотились. Кожа у нее тоже была золотистой, упругой и нисколько не прозрачной. Пышное тело обрисовывалось под платьем, и хотя никаких корсетов она сроду не носила, фигура ее ничуть не отличалась от фигур тех женщин, которые это делали. Она выставляла груди впереди и напрягала ягодицы.

Мужчина вернулся. Однако на сей раз он не просил позволения взглянуть на товары. Он стоял, улыбался Матильде своим узким, утонченным лицом, почти ритуальными движениями закурил сигарету и сказал.

— Сейчас я здесь затем, чтобы посмотреть на вас.

Сердечко Матильды забилось так быстро, что ей показалось, будто этого мгновения она ждала много лет. У нее возникло такое чувство, словно она и есть та самая светящаяся женщина, которая сидит в сумеречной ложе и принимает необыкновенные цветы. Однако сей благовоспитанный, седовласый писатель произнес своим аристократическим тоном следующее:

— Как только я вас увидел, у меня встал.

Слова его прозвучали как грубейшее оскорбление. Она покраснела и влепила ему пощечину.

Эта сцена повторялась многократно. Матильда поняла, что при ее появлении мужчины немеют и теряют желание казаться романтиками. Она оказывала на них такое непосредственное воздействие, что выразить свои ощущения они могли только через физическое возбуждение. Вместо того, чтобы воспринимать это как комплимент, она смущалась.

И вот теперь она оказалась в каюте бывалого Дальвадо. Он сидел, чистил для нее кактусовые фиги и одновременно с ней разговаривал. Матильда почувствовала себя более уверенной. В своем красном вечернем платье она сидела на подлокотнике одного из кресел.

Однако внезапно он перестал чистить фиги, поднялся и сказал:

У вас на подбородке самая неотразимая в мире родинка.

Она решила, что он захочет ее поцеловать. Он этого не сделал. Торопливо расстегнув брюки, он вынул член и сказал, сопроводив слова жестом, которым апаш [17] Во Франции — человек, стоящий вне классов, вор. обращается к гулящей девке:

— На колени.

Матильда снова оказала сопротивление и пошла к двери.

— Не уходите, — взмолился он. — Вы сводите меня с ума. Только взгляните, в каком я нахожусь состоянии. Таким я был весь вечер, пока мы танцевали. Вы не можете просто взять и уйти.

Он попытался ее обнять. Пока она отбивалась, он кончил и посадил ей на платье большое пятно. Чтобы вернуться к себе в каюту, ей пришлось накинуть кофточку.