Анаис Нин - Шпион в доме любви. Дельта Венеры

Теперь, увидев себя в зеркале, она поняла историю, которую поведал ей один моряк. В ней рассказывалось о том, как матросы смастерили резиновую куклу, чтобы проводить с ней время на корабле и иметь возможность кончать в течение тех шести-семи месяцев, которые они проводили в море. Сделана кукла была очень красиво и как две капли воды походила на живую женщину. Задумана она была таким образом, что использовалось в ней каждое отверстие. Она обладала теми же преимуществами, которые старый индеец однажды приписал своей юной жене. Сразу же после свадьбы та стала любовницей всех молодых людей. Об этом рассказали старому индейцу, а заодно посоветовали получше за ней присматривать. Старый индеец покачал головой и заметил:

— Не вижу причин для беспокойства. Жена моя сотворена не из мыла и не может израсходоваться.

То же относилось и к резиновой кукле. Моряки считали ее замечательной, потому что она никогда не уставала и была послушной всему тому, что с ней делали. Между ними не возникало ни конфликтов, ни ревности, и поэтому они все так ее любили. Но несмотря на свою невинность, мягкую и податливую натуру, безропотность и верность, она всех их перезаразила сифилисом.

Матильда смеялась, думая о юном перуанском моряке, рассказавшем ей эту историю, о его описании того, как он лежал на кукле все равно что на надувном матрасе и как несколько раз с нее сваливался, потому что она оказывалась перекачена. Когда Матильда курила опиум, она чувствовала себя точно так же, как та резиновая кукла. До чего же приятно было ощущение полной безответственности! Матильде оставалось только считать деньги, которые давали ей дружки.

Один из них по имени Антонио был недоволен ее роскошной комнатой и то и дело приглашал к себе в гости. Он был боксером и внешне казался человеком, умеющим заставить женщину работать на себя.

Он был настолько элегантен, что его женщины гордились им. Он производил впечатление человека, которому совершенно незачем работать. Вежливость его была такого свойства, что могла в одночасье смениться жестокостью. Он напоминал кошку, которую хочется обласкать, но которая никого не любит и не чувствует необходимости отвечать на ею же пробуждаемые эмоции.

У него была любовница, бывшая ему под стать, такая же сильная и жизнелюбивая, способная не пасть духом даже в самой лихой передряге. Женщина, гордившаяся принадлежностью к своему полу и не ждавшая сострадания от мужчин. Настоящая женщина, понимавшая, что добрая трепка действует возбуждающе (в то время как сострадание — наоборот), и что наивысшее успокоение наступает только после ссоры. Она знала, что если Антонио находится не с ней, значит, он у француженки и курит опиум. Чтобы задобрить любовницу, он принимался щипаться и шлепать ее по заднице. То была женщина необыкновенной внешности, в жилах которой текла африканская кровь. Груди у нее были выше, чем у любой другой из виденных им женщин; они торчали чуть ли не параллельно плечам и были большие и круглые. В самом начале именно они и привлекли его. Его возбудило то, что они так провоцирующе располагались прямо перед его ртом и смотрели вверх. Как будто существовала некая связь между его членом и этими грудями. Стоило ему заметить их в том борделе, где он ее нашел, как у него произошла эрекция.

Это случалось всякий раз, когда он оказывался в борделе. В конце концов он взял ее с собой и стал с ней жить. Поначалу он мог заниматься любовью только с ее грудями. Он был одержим ими. Когда он вставлял свой пенис ей в рот, казалось, они смотрят на него с жадностью. Он помещал член между ними и сжимал, сжимал их руками. Соски были большие и становились твердыми, как фруктовые косточки, когда он сосал их.

Она возбуждалась от его ласк, однако он никогда не прикасался к нижней части ее тела. Ее ноги трепетали и молили о яростных ласках, срамные губки приоткрывались, однако он не реагировал. Он всё лизал ей груди и клал на них член. Он обожал смотреть, как член обрызгивает их. Остальная часть ее тела корчилась в пустоте, и при каждой новой ласке нога и срамные губки завивались, как пожухлый лист. В конце концов она занялась онанизмом.

В то утро, перед тем как уйти, он еще раз обласкал ее. Укусил груди. Напрасно пыталась она привлечь его к своему лону. Он заставил ее встать на колени и сосать член. Она потерла любовника грудями, отчего тот несколько раз кончил. После этого Антонио отправился к Матильде. Дверь была приоткрыта. Он вошел по-кошачьи бесшумно и обнаружил Матильду на полу перед зеркалом. Она стояла на четвереньках и рассматривала себя между ног в зеркале.

— Не шевелись, Матильда, я обожаю эту позу, — сказал он ей.

Он склонился над ней, как огромный кот, и вонзил в нее свой член. Матильде он дал то, в чем отказал любовнице. В конце концов она распласталась под его весом на ковре. Он поднял руками ее бедра и снова проник в нее. Казалось, его член сделан из раскаленного железа. Был он длинным и тонким и обладал подвижностью, с какой ей еще никогда не приходилось сталкиваться. Он задвигался еще быстрее и прохрипел:

— Кончай, кончай, тебе говорю. Кончи, как не кончала никогда. Сдавайся.

Заслышав эти слова, она яростно наскочила на него и получила оргазм, подобный удару молнии.

Когда пришли остальные, они по-прежнему лежали на ковре. Они рассмеялись, заметив зеркало, бывшее свидетелем их совокупления, и принялись приводить в порядок опиумные трубки. Матильда была совершенно пассивна, а Мартинец мечтал о женщинах с открывшимися срамными губками. Член Антонио до сих пор топорщился. Он попросил Матильду сесть на него верхом.

Когда опиумная оргия завершилась и все разошлись, он еще раз попросил сходить с ним в его каморку. После соития Матильда по-прежнему горела желанием и согласилась, потому что снова хотела лечь с ним в постель.

Они молча прошлись узенькими улочками китайского квартала. Женщины со всего мира улыбались им из открытых окон или стояли на порогах и приглашали зайти. В некоторые комнаты можно было заглянуть прямо с улицы, так как единственная занавеска загораживала только кровать. Взгляду открывались лежавшие рядом мужчины и женщины. Были тут сирийки в национальных одеяниях, арабские женщины с полунагими телами, прикрытыми украшениями, японки и китаянки, стыдливо подзывавшие их, и пышные африканки, которые сидели кружком и о чем-то судачили. В одном доме были сплошь французские шлюхи, облаченные в короткие розовые комбинации. Они шили и вязали, словно находились у себя дома, Прохожим они кричали о тех деликатесах, которые могли предложить.

Домики были маленькими, плохо освещенными и пыльными, в тяжелом воздухе плавал дым, слышались хриплые голоса, бессвязная болтовня пьяных и любовников. Благодаря китайцам с их ширмочками, фонариками, курительницами и золотыми фигурками Будды, все это выглядело еще более хаотично. Это была мешанина из украшений, бумажных цветов, шелковых ширм и женщин, таких же разных, как убранство и цветовая гамма помещений, зазывавших прохожих.