Станислав Новицкий - Запуск разрешаю! (Сборник)

Задние уперлись. Поднажали!!! Стекло треснуло и разлетелось в стороны. Толпа через мгновение отшатнулась от разбитой витрины. Главное, все моментально исчезло. Шесть сортов сыра! Шесть палок колбасы!

Народ привычно завелся. Передние орали на тех, кто толкал. Задние, естественно, не отмалчивались. Заметив Виктора, все бросились к нему, человеку в форме. Начали хором объяснять, что произошло. Кто виноват. И что ему, Шлейки- ну, следует делать. Стали тут же толкать и хватать друг друга за воротники, обещая сдать в милицию. Виктор задумчиво глядел на соотечественников. Их перекошенные лица медленно приобретали расплывчатые формы. Вдруг, каким-то странным образом, граждане начали удаляться. Превращаться в мелких, дерганых, кричащих человечков. Похоже, Виктор теперь их не слышал. Кажется, он сам, приподнявшись, улетал. Откуда-то издалека зазвучала дивная, волшебная мелодия «I just called to say I love you». Виктор летел высоко-высоко. Нет не летел. Он парил, танцевал в воздухе, проделывая в небе замысловатые кульбиты и диковинные па. Рядом появилась еще одна танцующая пара. О боже! Да это же я с Леной! А вокруг в такт мелодии движутся Майкл с Барбарой, Гай и Пат, Беверли, Сара, Джон, Доминик, лейтенант Боб Тейлор… Мы летим над полями, лесами, голубым океаном. Возможно, в Россию. Может быть, в далекую Америку… Какая- то странная дама, вся в коже, помахивая стеком, плотоядно улыбается…

«Да, — думаю, — пора завязывать с выпивкой. Надо взять себя в руки, сосредоточиться. Выбросить дурь из головы. Направить силы на полезную деятельность. Как говорится, отдать все для работы…»

Утром вызывает главный редактор студии телевидения Фрайман.

— Что ты опять натворил?

— Когда и где? — спрашиваю. — За мной числится масса хороших поступков.

Приходят ко мне две студентки журфака. Молоденькие, веселые, симпатичные. Говорят: «Нам дали задание написать об известных журналистах прошлого века. Вот список. В нем ваша фамилия. Расскажите что-нибудь…»

«Господи, — размышляю, — звучит как-то нехорошо — „прошлый век“. Обо мне? Да-а, приехали. Как быстро прошла жизнь. Обидно. Вот, наверное, студентки думают: „Сидит в своем кабинете старый, толстый и без мозгов. Что он может? И что он мог?“».

— Нет, — говорю, — нынешнему поколению репортеров не понять, что такое настоящая журналистика.

— А все же. Хотя бы в двух словах.

— В двух словах?

— Ну да. К примеру.

— Например, — начинаю вспоминать, — когда улицы становятся абсолютно безлюдными, потому что идет твоя программа. Когда после воскресного эфира заводы, фабрики и учреждения не могут войти в рабочий ритм — все обсуждают твою статью или передачу. Когда паника в райкомах, горкоме, обкоме партии и варианты, варианты, варианты «правильного объяснения народу, почему журналист неправ». Это шквал звонков в студию и тысячи писем благодарности.

— Действительно писали? — спрашивают девушки.

— Что значит «писали»? Письма сочиняли в школах, общежитиях, семьях. Готовили в бригадах, лабораториях, коллективах. Они так и назывались — «коллективные письма». И под ними — десятки, сотни подписей!

— Серьезно?

— Конечно.

— А смысл?

— Как сказать. По крайней мере, они давали нам силы бороться с чиновниками, цензурой, партаппаратом. Хотите, я покажу вам эти письма? Кажется, сохранилось несколько папок в студийном архиве.

— Покажите.

Достаю из шкафа старую пожелтевшую папку. По всему видно, что лет десять к ней никто не прикасался. На папке от руки написано «Программа „Стоп-кадр“ от 17 марта». Открываю. Бережно листаю страницы.

— Вот, смотрите, под этим письмом сорок подписей. Здесь штук сто. А тут еще больше.

Девушки с интересом разглядывают сухие, ветхие листочки. Перебирают конверты с обратными адресами. Удивляются:

— Это всё отзывы на ваши передачи?

— А то! Вы даже не представляете, какие чудные письма шли после моих программ! Какие искренние благодарности слали люди в мой адрес. Берите всю папку, читайте. Нынешние журналисты таких писем никогда не получат.

Оставляю ошеломленных студенток знакомиться с содержимым папки. Сам ухожу на совещание. Через полчаса возвращаюсь. Смотрю, папка с письмами лежит на столе. Девушки уже в пальто, собрались уходить.

— Ну, что, — спрашиваю, — ознакомились? Правда, эти письма вдохновляют, окрыляют, радуют?! После таких отзывов еще больше хочется жить и работать.

— Да, наверное, — соглашаются девушки без энтузиазма. — Можно мы в другой раз придем? Нам на лекции…

— Хорошо, — говорю, огорчившись, — идите.

— А про вас мы непременно расскажем всему курсу, — обещают они, прощаясь. — И обязательно напишем.

Молчу, а сам думаю: «Даже не остались поговорить. Странное вырастает поколение журналистов. Ничего их не интересует, ничто не заботит, не волнует. Даже такие чудные, дивные письма».

Подбираю тесемки ветхой папки. Она такая, как я. Старая и ненужная. Прежде чем обратно спрятать ее в шкаф на пять, десять лет, а может, навсегда, пробегаю глазами первые строчки верхнего письма.

«Большей мерзости, чем передачи от 17 марта, мы на нашем телевидении еще не видели. И с этим согласны все сто двенадцать человек, нашего коллектива».

Читаю начало второго письма:

«Надо повесить этого журналиста на одной ветке вместе со всей шайкой-лейкой, участвовавшей в программе от 17 марта».

А вот следующее:

«…во время передачи хотелось выбросить телевизор из окна, прикончить всех участников, а главное, этого гнусного ведущего программы, который все время выгораживал нарушителей закона, хапуг и взяточников… Жаль, не знаем фамилии этого журналиста-мерзавца».

В конце — восемьдесят шесть подписей! Лихорадочно листаю еще и еще несколько посланий. Сплошной мат и нецензурщина в адрес ведущего. Ни одного доброго слова.

Кровь ударила в виски. Не может быть! Что за ерунда?!

Пытаюсь вспомнить историю многолетней давности. Память медленно возвращает былые события. Ага. После одной из передач «Стоп-кадр» (о незаконном распределении жилья) в адрес съемочной группы пришло невероятное количество писем. В каждом — слова благодарности и поддержки. Народ взбудоражен. Мы готовим продолжение. По распоряжению обкома партии меня отстранили от эфира. Вторую передачу на ту же тему ведет наш теленачальник. Да, вспомнил. Он пригласил «героев» моей критической программы в студию. Как мог, защищал их и выгораживал в прямом эфире. Снова пришло огромное количество писем. Критических. Злых. Матерных. С проклятиями и угрозами в адрес продажных журналистов. Вот они. Случайно сохранились в папке «Программа „Стоп — кадр“ от 17 марта».