Дэмиан Лэниган - Стретч - 29 баллов

— Сестра, пока вы не ушли, не могли бы вы принести бумаги и пару конвертов с марками?

— А может, вам лучше воспользоваться телефоном? Вы же ходячий больной, вам это известно?

— Нет, я хочу написать письмо, точнее, три письма.

— Конечно. А деньги у вас есть?

Я не поверил своим ушам.

— Кажется, мелочь в штанах завалялась.

— Я проверю и распоряжусь, чтобы принесли.

Я решил, что настало время для честных, униженных извинений, и чувствовал себя Шекспиром на склоне лет. Душу переполняла тяга к покою и примирению. Интересно, позволительно ли мне, обидчику, раздавать прощения? Я решил, что позволительно, надо только насыпать на голову побольше пепла.

Времени оставалось мало. Если не поспешить с отправкой, то письма дойдут до получателей, когда меня уже выпишут. Меня устраивал только эпистолярный жанр — в отличие от телефона и разговора с глазу на глаз он позволял избежать расспросов и до минимума сводил возможность ссоры.

Другая медсестра, австралийка с рыхлым телом и щелястыми зубами, принесла писчую бумагу и сказала, что займет мне фунт, чтобы я мог расплатиться. Из моих шмоток они натрясли только сорок девять пенсов, что было на шесть пенсов больше, чем я ожидал там найти.

Письма адресовались Тому с Люси, Генри и, конечно, Мэри.

Правая рука была обездвижена и бесполезна, писать приходилось левой, что придавало почерку трагизм. Больше о письмах мне нечего сказать. Достаточно отметить, что это были самые подобострастные, заискивающие, раболепные письма, которые никому не пожелаешь получать, и что каждое слово в них было прокалено правдой.

Том бочонком вкатился в палату в три часа на следующий день. За ним развевалось черное пальто, он нетерпеливо качал головой. На лице Тома застыло серьезное, почти мрачное выражение. Он даже не поздоровался.

— Какого черта.

— Что?

— Ты только посмотри на себя. Что случилось?

Тон был скорее нетерпеливый, чем участливый.

— Я задолжал кое-кому деньги.

— Нетрудно догадаться. Подавать в суд будешь?

— Нет, мне по заслугам досталось.

— Фрэнк, это — твое личное дело, но я с тобой не собираюсь нежничать только потому, что тебе больно.

— Что ты имеешь в виду?

— К твоему сведению, Люси просила меня не приезжать.

Я постарался расслабить тело в постели и приготовился к взбучке.

— Из-за тех выходных?

Том покачал головой:

— Это только часть, я даже не знаю, с чего начать.

Том сцепил руки, уперев большие пальцы друг в дружку. У него явно накипело на душе.

— Во-первых, независимо от того, правильно или неправильно мы сделали, пригласив тебя, ты все-таки приехал. Если ты весь балаган подготовил заранее, то в реальности он смотрелся еще хуже, чем ты думаешь. Во-вторых, если перейти к деталям, то твои рассказы насчет того, как ты спал с Люси, — жалкий фарс. Ты какого эффекта ожидал? Неужели ты думал, что я об этом не знаю и что она мне ничего не говорила? Мы это прожевали и выплюнули много лет назад. Я разобрался в том, что произошло, поступок был глупый, и мы о нем забыли.

Том от избытка энергии театрально хлопнул себя ладонью по лбу.

— Самое для меня удивительное — то, что ты все эти десять лет держал и пестовал эту мыслишку у себя в башке. Неужели тебе не ясно, каким уродом ты выглядишь? Выходит, ты провел последние десять лет, выжидая удобный момент, чтобы сказать мне, что спал с моей женой? А о последствиях ты не задумывался? Приберегал для самого важного момента в нашей супружеской жизни?

— Как Люси?

— Ох, мать твою, и как же там Люси? Лучше, намного лучше, потому что не видела тебя два месяца.

— Ну что ты, Том, я…

— Нет, честно. Я совершенно серьезно.

— Неужели все так плохо?

У Тома вырвался возглас досады. Он опять покачал головой — как папаша, не верящий дурным вестям о сыне.

— Оставим Люси. Почему ты не позвонил моему отцу насчет работы?

— Чего?

— Я из кожи лез вон, чтобы тебе дали работу. К интервью ты не соизволил подготовиться, нес всякий бред. Отец сказал, что тебе нельзя доверить даже заварку чая. Но я убедил его дать тебе еще один шанс, сказал, что ты со странностями, но на самом деле хорошо пишешь, редактор звонил тебе три раза и оставлял сообщения, а в ответ звонил Генри и говорил, что ты уехал.

— О господи.

— Куда ты, кстати, уехал?

— В Донкастер, Суффолк.

Том ринулся в очередную атаку:

— Если ты думаешь, что я зол, то ты еще не видел Мэри. Какого черта, Фрэнк, что ты пытаешься себе доказать?

— Знаешь, Том, что я думаю? Я думаю, что пусть Мэри засунет свою обиду себе в задницу. Мне нассать с колокольни на то, что она думает. Зачем она хотела, чтобы я приехал в тот вечер? Не иначе чтобы похвастать своим дерьмовым дружком, ткнуть меня носом в дерьмо.

Том снова взвился:

— Это ты дерьмо! Отлично, Фрэнк, очень убедительно. Да она же любит тебя или любила раньше. Не хотела терять с тобой контакт, хотела, чтобы мы с Люси могли приглашать в гости и тебя, и ее. На самом деле она хотела показать — видишь, мы разбежались, ты мне сделал больно, но я не раскисаю.

— Я ей сделал больно? Она не раскисает?

Ой, как нестерпимо ломит в груди, когда жжет возмущение.

— Ты меня поражаешь, Фрэнк Похоже, ты решил наломать дров где только сможешь. Скажу тебе напрямик мы с Люси долго думали — ты, похоже, считаешь, что всю жизнь работать официантом — это нормально, но мы думаем иначе.

«Мы?» С какой стати он заговорил как Маргарет Тэтчер?

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что ты способен на большее, и мы считаем, что часть твоих проблем, да почти все они — в том, что ты не дотягиваешь до своего… — Том засопел, подступая к драматической развязке. — Да, Фрэнк, мы с Люси долго об этом думали…

— О чем конкретно?

Том опять засопел.

— Мы в тебе ошиблись, Фрэнк Ты считаешь себя ничтожеством и тратишь массу времени на то, чтобы и других убедить, что ты — ничтожество. Нам надоело.

— Спасибо, Том.

— Тебе, возможно, трудно смотреть в лицо правде, но мы считаем, что больше откладывать нельзя.

На несколько секунд наступило молчание. Том сложил руки на круглом брюшке. Он смотрел на меня без тени сомнения в своей правоте.

— Не знаю, что и сказать.

— Не надо ничего говорить, просто подумай. И реши для себя, что из этого следует.

Я уже все и без него обдумал. Подумал даже о том, что мой друг превратился в самодовольного, возомнившего о себе чистоплюя.

— Значит, вы больше не хотите, чтобы я был крестным отцом вашего ребенка?

Том поерзал на стуле.

— На данный момент это — не главный вопрос. Поживем — увидим. Пусть Люси решает, как быть.

— Значит, ты отказываешься со мной дружить, потому что я не преуспел в жизни?

— Это не совсем верно. Но, естественно, если ты будешь вести себя как раньше, вряд ли есть смысл продолжать отношения.