Вера Кобец - Прощание

В девять часов приходило начальство, и шуточки прекращались.

«Представляю, как вы целый день скучаете по своей маленькой», — говорил Рафаил Залманович Тате, спеша вместе с ней к автобусной остановке. Фраза была увертюрой к мгновенному переключению на Светочку. Тата симпатизировала Рафаилу, была уверена, что, взяв Наташу на сносях, он поступил как настоящий мужчина, но разговоры о ручках, пяточках, зубках считала скучными и приторными. Работала она с удовольствием и на протяжении дня, безусловно, ни разу не вспоминала о «маленькой». Маленькая принадлежала другому, домашнему миру. И этот мир с председательствующей за столом Еленой Петровной, громкоголосым, вечно лезущим обниматься Колей, жалующейся на баловницу-девчонку Агафьей и стучащей по всем предметам игрушками «маленькой» был куда менее интересным, чем работа. Когда Коля уезжал в экспедицию, дома делалось тише и приятнее. Но зато вскоре начиналась пресловутая дача.

Уже в четверг надо было начинать бегать по магазинам, делая недельные закупки, в субботу тащиться с тяжелыми сумками на работу, весь день следить, чтобы не текло мясо, после работы втискиваться в переполненную электричку, ехать, нередко стоя, полтора часа и, добравшись, выслушивать жалобы на хозяйку (новая, но еще хуже старой), на погоду (день заднем дождь), на быт… «Да, — добродушно посмеивался в понедельник утром Борис Маркович, — лучше бы вы не выезжали. Давно ведь известно, как в пять минут оказаться на даче. Отключи газ, перекрой воду, заколоти дверь и клозет — и все, наслаждайся». — «Борис, ты бездетный, тебе не понять. А ребенок не может проводить лето в асфальтовых джунглях! — подавал голос Рафаил Залманович. — До нашей Карташевки добираться два часа, но когда я приезжаю и эта кроха бежит мне навстречу…» — «Танечке уже хочется заткнуть уши!» — философически заявлял Борис Моисеевич и элегантно выпускал еще одно колечко дыма.

Он был прав. Встреча с Крохой, она же Мартышка, она же Детка, была страшнее всех мук переполненных электричек. Мартышка уже не лежала в коляске и не только крепко стояла на косолапых ножонках (не будет ли еще и кривоножкой?), но и все время стремилась куда-то перемещаться. За ней нужно было ходить шаг в шаг, иначе она умудрялась немедленно оказаться в том месте, где можно одновременно утонуть, обжечься, порезаться, расшибить лоб да еще и попортить что-нибудь из хозяйского имущества. «Танечка, дача безусловно идет вам на пользу. Она оттачивает ваше остроумие», — смеялись три мушкетера. «Все-таки на работе отдыхаешь. Слава богу, что я должна ходить на работу», — думала Тата. «Как там растет наша дочка? — писал Коля Громов. — Пришли мне ее фотографию. И твою. Я без тебя, сама знаешь, как скучаю. Эх, жизнь! Ты там цветешь, а я тут все дальше врубаюсь в тайгу. Целую тебя. Твой геолог». Каждая строчка раздражала. Как надоели все эти «эх!», «ух!» «ох, красавица!». Зимой у нее случилась ангина. Высокая температура, больно — не глотнуть. Елена Петровна ушла с Архаровой в театр. К счастью, малышка хоть что-то почуяла. Не подавала голоса, сидела смирно. Коля вбежал веселый, распахнул дверь, принялся прямо в комнате отряхиваться от снега. «Ну и метет! А ты что лежишь? Температура? Врача вызывали? Ай, незадача! Ведь я на минуту. У Шебутного день рожденья — просил принести патефон. Ну, я побежал!» Почему здесь, на работе, чужие люди понимают всё куда лучше? Все, даже Рафаил, которого трудно назвать эталоном тактичности…

Объект X находился на Северном Урале. Строили уже больше года. Параллельно вели наладку оборудования. В зависимости от хода дел в командировки посылали на два, четыре или шесть месяцев. Из Татиной группы пока не ездил никто. «Мы там не нужны. От нас больший прок здесь», — посасывая трубку, говорил Борис Моисеевич. «Может быть, есть и дополнительные соображения», — задумчиво добавлял Борис Маркович. «Какие?» — интересовалась Тата. Но три мушкетера только галантно улыбались и одинаково разводили руками.

На этом фоне вызов к начальству не стал неожиданностью. «Но лучше ехать Борису Марковичу или Борису Моисеевичу, — выслушав все разъяснения сказала Тата. — Они гораздо опытнее, я всегда с ними советуюсь». — «Вы превосходный инженер, у вас двухлетний стаж. Кроме того, там вами будет руководить Анисимов. Он возвращается на объект через месяц. Проблем у вас не будет. В поселке созданы все условия для удобной жизни сотрудников».

Вернувшись к себе в отдел, Тата сразу же собрала мушкетеров. «Закономерно. На этом этапе кто-то из нас им необходим». — «Но почему все-таки я?» — «Фамилия у вас хорошая». — «Не понимаю, при чем тут фамилия!» — «Ну и не надо понимать, Танечка». Борис Маркович, как всегда, был в отличнейшем настроении, но Рафаил Залманович вскипел: «Боря! Но как же она оставит малышку?» — «Ах да, малышку-мартышку…» — протянули оба Бориса, и только в этот момент Тата впервые про нее вспомнила.

Елена Петровна к известию отнеслась спокойно и деловито. «О маленькой не заботься, я все беру на себя. Агафья часто невыносима, но няня она хорошая. На Колю, конечно, надежд никаких, но он и не нужен. В общем, спокойно поезжай. Новое место, новое окружение — прекрасно!» Показывая, что разговор завершен, Елена Петровна поднялась, и Тата с радостью почувствовала, что тени тревог и сомнений отпали. Стало необыкновенно легко, и, разведя руки в стороны, она сделала пируэт и закружилась по комнате, как когда-то — бабочкой в школьном спектакле. Но вспоминалась при этом не школа, а что-то другое. Ах да, именно так она танцевала, успев до дождя вернуться от Кагарлицких с коляской, в которой лежал смешной белый батончик. Тогда внутри пело «все хорошо, все выше, выше, выше», и ведь действительно все замечательно, а сколько еще всего ждет впереди…

«Проблем у вас не будет». Но все равно подготовка нужна основательная. Там ведь морозы до сорока градусов. Покупая в Пассаже шапку-ушанку, она вдруг столкнулась с дочерью Ольги Павловны Лялей. Не виделись больше года. Не удивительно, семьи не слишком близки. В особенности теперь, когда Ольга Павловна вышла за этого типа…

«О! Да ведь это Тата! Как поживаешь?» — «Не поверишь, но собираюсь на Север». — «Как — и ты тоже?» К неудовольствию пожилых покупательниц, они громко и весело рассмеялись. Выяснилось, что Ляля едет к мужу. «Сколько же можно сидеть в соломенных вдовах! Беру наследника под мышку — и отправляемся». — «А ребенку это не вредно?» — «Что — вредно? Если уж он умудрился родиться, то пусть хоть пользуется полным комплектом родителей». — «Но в этих военных частях никаких бытовых удобств». — «Как и на дачах, где мы каждое лето торчим с младенцами».

Встреча с Лялей оставила неприятный осадок. «В чем дело? — спрашивала себя Тата. — Нелепо даже и думать о том, чтобы взять Мартышку. Ведь она едет работать, а не сидеть при муже-офицере. И как только Ляля решилась!» Жизнь без работы или учебы казалась Тате немыслимой. «Каприз и глупость, — сказала Елена Петровна, услышав о Лялиных планах. — Месяца через два вернется как миленькая. Но вот место в Русском музее к ней, боюсь, не вернется. Разве что всесильный муж Ольги Павловны воздействует через свои каналы».