Вера Кобец - Прощание

Просыпаюсь в одиннадцать. Звонит Бреслер. Рассказываю о вчерашнем дне. Но он слушает плохо, а я вязну в ненужных подробностях и, что хуже всего, не могу найти слов, которые в состоянии передать цвет, нет, вкус надежды, родившейся в ответ на шелест Аннелоре Ничке. «Это было как в „Неоконченной“ Шуберта», — говорю я и сама чувствую, что фальшивлю. «Знаете, я давно собирался сказать вам: необходимо быть серьезнее», — с апломбом изрекает Бреслер. Господи, почему бы мне не послать его к черту? Боюсь остаться без контрамарок? Нет, тут другое. С кем еще я смогу играть роль утешительницы?

Звонит агент Вася. Не хочу ли взглянуть на одну квартирку? Хочу. И сразу после смотрин поеду на новоселье. «Логосы» осенью переехали в новое помещение и давно приглашают в гости.

«Квартирка» на 11-й линии. Чудесный дом, наискосок от Латвийского консульства. Легкое омерзение рождает двор, через который проходим к железобетонной, словно в каптерку ведущей двери. Квартира, наоборот, хороша. Высокие потолки!!! Просторный холл, широкий коридор. Маленькие, почти подслеповатые окна не только не пугают, но даже придают свой шарм. Эта квартира может стать убежищем и настоящим домом. (Нереально, конечно, но почему бы не помечтать?)

А вот издательство «Логос» въехало в шестикомнатную квартиру, что была чьим-то домом когда-то, давным-давно. Потом здесь поселился коммунальный быт. «Дом» разрушался постепенно и попал в лапы запустения и алкоголиков, наверное, лет пятнадцать-двадцать назад. Теперь здесь все отремонтировано и очень разумно устроено. Но петербургский дух выветрен окончательно. Вместо него приятная деловая атмосфера достойного предприятия, которое будет уместно в любой точке земного шара. Данное предприятие выпускает хорошие книги. Это большая редкость, чтобы издательство стремилось выпускать исключительно только хорошие книги. Так чего же мне не хватает — аромата тринадцатого года? Ничего, тринадцатый год совсем скоро. Еще несколько лет — и вот он. Дожить? Уклониться от встречи? Решать, скорее всего, не мне.

Несколько лет назад в «Логосе» выпустили мою первую книгу. Она прошла незамеченной. Правда, чуть было не дали премию и чуть было не перевели на немецкий. Но «чуть» не считается. Издательство держит меня в поле зрения, на большее я и претендовать не могу. Еще год-другой — и всем станет ясно, что я — Сарафанов, Бланш Дюбуа и Жюль Сандо в одном лице. Впрочем, Сандо тут ни причем. Он, правда, не написал почти ничего, кроме воспоминаний. Но в отличие от своей знаменитой подруги не провалился на выборах в Академию. Так что в ряды неудачников вписывается с трудом.

Неспешно иду вдоль полок. Прекрасная библиотека, прекрасные словари. А этот шкаф — своя продукция. Беру в руки толстый том Герхарда. Да, говорит Анна Евгеньевна, как видите, все-таки удалось. Но работа была колоссальная, просто безумная.

Книгу приятно взять в руки. Листаю. В конце предисловия: «И в заключение хочу сердечно поблагодарить профессора Ксению Викторовну Алабышеву, без чьей энергии и настойчивости этот труд вряд ли увидел бы свет в России».

«Ксения Викторовна это видела?» — «Боюсь, что нет. Почти весь тираж еще в типографии». Больше вопросов не задаю. Радея за общее дело, все они умудрились всерьез перессориться. А все же Герхард — молодец. И довести это до Ксении необходимо.

На обратном пути гнуснейшее настроение. Сколько времени все это будет продолжаться? Чего я жду? На что надеюсь? Кто я? Кому нужны мои рассказы? А те, кому они нравятся, что — сумасшедшие?

За полночь звонит Бреслер. «Я должен сказать вам вот что…» Говорит минут сорок. Монолог слитный. Даже и в поощрительных междометиях не нуждается. А я слушаю. Это ведь тоже «доброе слово».

Осторожно раскрыла компьютер. Со страхом взялась перечитывать великомученика «Клюева». Первое место преткновения на третьей странице. На губе выступил пот, но оказалось — нет, напрасно. Не то последняя правка была удачной, не то и раньше я придиралась сама не знаю к чему. Неужели и дальше так? Прочитала до половины — да, все в порядке. Страницы уверенно и неспешно затягивают в свой мир. Господи, помоги. Встала, пошла пить кефир. Вернувшись, залпом прочла до конца. Клюев, голубчик, да неужели и правда финиш? Неужели мы с тобой выиграли? Заново вывела текст на принтер. Разложила семнадцать листочков. Всего-то! Но так не надо. Ведь не на вес сдаем. Главное, чтобы дышало. Чтобы рассказ оставался живым и вечером, когда вернусь от мамы, и завтра утром, и через месяц.

И все-таки вечером не решаюсь взять листки в руки и вместо «Клюева» читаю Герхарда. Нравится, очень нравится. Перевод удался. А комментарии просто великолепны, читаешь с таким же большим удовольствием, как и сами эссе.

Просыпаюсь — и сразу же говорю себе: все, никаких оттяжек и проволочек, берись читать «Страсти по Клюеву». «Но душ принять можно?» — пищит малодушие. «Да, только быстро».

Страшно так, что в висках колет. Сажусь к столу, залпом прочитываю от первого до последнего слова и воплю: «Аллилуйя! Ура!!! Получилось! Сделано!» Только фамилия Клюева — Черемисин, а рассказ называется «Желтый аист». Минут пять-десять чистого восторга. Потом отрезвление. Во-первых, не ошибаюсь ли. Во-вторых, даже если не ошибаюсь, где основания для оваций? Как там сказал художник Рябовский? «Это мило, конечно, но и сегодня этюд, и в прошлом году этюд, и через месяц будет этюд…» Все верно, разве что у меня не этюд, а рассказик… Задумано, правда, как новая книга рассказов, но когда она еще сложится, эта книга?

Филармония. Виолончельный концерт Сен-Санса (играет Иван Монигетти). Блаженное ощущение беспредельности красоты и легкое беспокойство: а не поверхностная ли это красивость.

«Седьмая» Малера. Музыка выворачивает наизнанку и словно вскрывает нарыв. Слезы брызжут из глаз. К счастью, с финалом оркестр справляется плоховато (дирижирует «наш милый суслик»), и я успокаиваюсь.

По предвесенней погоде неторопливо иду домой. Все правильно. В первый раз запах весны ощущается в воздухе в самых последних числах января.

Достаю томик Чехова.

Засыпаю и сквозь сон слышу, как Антон возвращается от неизвестной мне девушки — студентки журфака Нади.

Неожиданно звонит Мечин. Приглашает в Мариинский: посмотреть одноактные балеты, пообедать в служебной столовой и обсудить некоторые дела. Что, интересно, он теперь задумал? Размах проектов «старика» Мечина ошеломляет. Почти все они с треском проваливаются, но он тут же придумывает новые. И его «Школа живописи», как ни странно, работает до сих пор. Подозреваю, что о ней-то и пойдет сейчас речь. И он предложит мне что-нибудь несуразное. А я, хоть работать придется на голом энтузиазме (он же и голый идиотизм), скорее всего, соглашусь. От Мечина, несмотря на его дурацкие амбиции, жлобство и дубоватость, веет какой-то жизненной силой. Тем, чего мне так катастрофически не хватает.