Нил Шустерман - Бездна Челленджера

Таблетка процентов на девяносто девять состоит из всякой ерунды, не имеющей никакого отношения к ее эффекту. Это красители, оболочка и то, на чем все держится. Вещества вроде ксантановой камеди, которую добывают из бактерий, карбопола — акрилового красителя, и желатина, получаемого из коровьего хряща.

Мне видится, что в недрах «Пфайзера», «ГлаксоСмитКляйна» и других огромных фармацевтических фирм спрятана хорошо охраняемая темница, где три горбатых ведьмы мешают в огромном котле адское варево, о котором я ничего не хочу знать, хотя и принимаю его каждый день.

А то, что продается в аптеках, варят даже не настоящие ведьмы.

Это наконец случается.

Мозг выпадает из моей левой ноздри и вырывается на свободу.

Посреди ночи я вылетаю из своего тела и принимаюсь бегать по палубе. Корабль окутан туманом. Не видать ни звезд, ни того, что под нами — или мое внутреннее око просто страдает близорукостью. Другие мозги шипят, когда я пытаюсь подобраться поближе. Похоже, мы одиночки. Осторожные и подозрительные. С моим нынешним крошечным ростом я отлично вижу, как хлюпает между медными досками черная жижа. Она исходит коварными планами, о которых я не хочу ничего знать.

Мои лиловые сучковатые ножки похожи на корешки и искрятся умом — или это просто короткое замыкание. Лапки-дендриты вязнут в дегте, и он затягивает меня внутрь, как комара в янтарь. Если мне не удастся вырваться, смола засосет меня между досок и переварит. Невероятным усилием воли я высвобождаюсь.

Куда теперь?

Нельзя допустить, чтобы Каллиопа увидела меня таким. Отвратительное зрелище. Вместо этого я направляюсь к корме, карабкаюсь, как геккон, по переборкам к каюте капитана и, распластавшись по полу, проскальзываю под дверь. Если я действительно так важен для его великой задачи, он мне поможет. Уж он-то найдет выход.

Капитан сидит за столом и при свете наполовину истаявшей свечи ищет в каком-то моем рисунке тайные смыслы. Когда он замечает меня, его глаза начинают метать молнии.

— Уберите эту мерзость! — ревет он.

Капитан меня не узнает. Еще бы, он ведь видит перед собой просто безликого корабельного паразита. Я пытаюсь объясниться, но не могу. Ведь у меня нет рта.

Раздаются шаги. Дверь со скрипом распахивается, и руки, десятки, сотни рук пытаются схватить меня. Я мечусь и вырываюсь. Не дам им себя заполучить! Руки тянутся и хватают меня, но я высвобождаюсь, выбегаю из двери и слетаю по ступенькам… и вляпываюсь во что-то мокрое. Палуба залита мыльной водой, и Карлайл уже замахнулся на меня шваброй. Какая она огромная! Целая стена из грязных бурых змей. Швабра настигает меня, и я скольжу по мокрой палубе, отчаянно пытаясь за что-нибудь схватиться. Бесполезно. Прямо передо мной — дренажное отверстие, и спасения ждать неоткуда. Секунда — и я уже лечу. И исчезаю в холодных морских глубинах.

У меня все болит. Я знаю, что сейчас умру. Мое тело продолжит совершать привычные движения, но меня в нем уже не будет.

На пике паники я чувствую что-то огромное. Оно плывет подо мной. Твердая чешуя касается моих оголенных нервных окончаний. Это чудовище из рассказов капитана. Оно здесь, рядом, и оно существует. Я в ужасе отшатываюсь. Мгновение — и чудище уходит в глубину, но только чтобы набрать скорость и вынырнуть снова — с распахнутой пастью. Я лягаюсь, барахтаюсь и всплываю на поверхность.

Ничего не вижу. Ни корабля, ни моря. Только плотный, как вата, туман.

Поднимается волна: это чудовище плывет за мной.

Вдруг из ниоткуда, расставив крылья, пикирует попугай и погружает когти в мои извилины. Он выхватывает меня из волн, и мы взмываем вверх.

— Неожиданно, неожиданно, — бормочет птица. — Но поправимо.

Мы поднимаемся выше: позади и опасность, и густой туман. Из него торчит только грот-мачта с вороньим гнездом, но небо над нами ясное. Звезд столько, будто мы наблюдаем за Млечным Путем из космоса. В одно мгновение мой панический ужас сменяется благоговением.

— Я подарю тебе бесконечные просторы, — кричит птица, — если сделаешь то, что должно быть сделано. Время пришло. Разделайся с капитаном, и все, что ты видишь, станет твоим.

Мне хочется рассказать попугаю о морском чудище, только в теперешнем моем положении я вообще не могу выразить свои мысли. Хотелось бы надеяться, что птица прочтет их сама, но ей это неподвластно.

— Все хорошо, — произносит попугай. И бросает меня.

Я пулей лечу к отуманенному кораблю. Воронье гнездо растет и обволакивает меня — и вот я уже плещусь в какой-то горькой жидкости. Я беспомощно лежу на дне огромного стакана, как оливка в «Грязном мартини».

Повсюду глаза. Лица изучают меня, но сквозь фигурное стекло я никого не узнаю.

— Говорят, — раздается голос бармена, — мозг Эйнштейна поместили в банку с формальдегидом. Подошло ему — подойдет и тебе.

— Такое время от времени случается, — произносит Карлайл. В этот раз он без швабры, так что я понимаю, где я. Судя по часам, терапия давно кончилась, но иногда врач приходит в столовую поговорить. Помочь.

— Такое случается, — повторяю я. Сегодня я на групповое лечение не ходил. Были проблемы поважнее.

— Все по-разному реагируют на таблетки. Поэтому Пуаро постоянно прописывает тебе что-то новое. Ему нужно найти идеальную смесь.

— Идеальную смесь, — отзываюсь я. Да, я снова повторяю за ним, но не могу остановиться. Мои мысли стали резиной, и все, что влетает внутрь, выскакивает наружу через рот.

У меня случилась аллергическая реакция на «риспердал». Ни Пуаро, ни пастельные халаты так и не объяснили мне, что это значит. Карлайл оказался разговорчивее:

— Мне не положено посвящать тебя в детали, но ты заслуживаешь того, чтобы знать, — начал он. — У тебя было быстрое сердцебиение и судороги. И твое сознание витало где-то еще. Знаю, звучит ужасно, но это на самом деле все было не так плохо, как можно подумать.

Ничего такого не помню. Я был в другом месте.

Карлайл подвигает ко мне тарелку, напоминая, что нужно поесть.

Я пытаюсь сосредоточиться на пережевывании и глотании, но мои мысли все равно блуждают где-то еще. Я вспоминаю, что уже несколько дней не видел Каллиопу. Нужно наведаться на нос. Я думаю о барменах: каких ядов они намешают мне на сей раз? Селезенку хамелеона, яички тарантула? Наконец я осознаю, что сижу с вилкой наперевес, а из уголка рта стекает слюна. У меня полное ощущение, что я просидел так несколько часов, но, видимо, нет, потому что Карлайл вряд ли терпел бы это дольше пары секунд. Он напоминает мне, что нужно жевать и глотать. Произошел откат назад. Мы оба это понимаем.