Филипп Майер - Сын

— Он вообще правильный, да.

— А мой отец умер.

Я почему-то подумал, что парень имеет к этому отношение. Но все равно он мне нравился. Росту не больше пяти футов в башмаках, а все в городе его побаиваются.

— Что намерены делать ночью?

— Подстрелить побольше народу.

— Не самый удачный план.

— Ничего не попишешь, такое время.

— И большой у вас опыт в этом деле?

— В Бомонте я убил двоих. Но здесь у вас, можно сказать, сезон охоты.

Пауза.

— Как вы это делаете?

— Просто надо хорошо прицелиться.

15 августа 1915 года

Ночью из моего окна виднелось зарево нескольких пожаров; стреляли редко, но постоянно.

К утру бежала еще дюжина мексиканских семейств — видимо, решили полагаться только на себя. Еще четырнадцать трупов, шестеро — белые. Кэмпбелл признался по телефону, что это он накануне пристрелил помощника. Тот нацепил его значок и грабил чей-то дом.

Мы с Чарлзом поехали в город и по пути наткнулись на техано , повешенного на дубе.

— Это Фульгенсио Ипина, — вздохнул Чарлз.

Мы остановились, Чарлз забрался на дерево, обрезал веревку. Мы как могли аккуратно уложили тело в кузов грузовика. Фульгенсио много лет работал у нас на расчистке пастбищ. Тело уже начало раздуваться.

— Кто будет хоронить всех этих людей? — спросил Чарлз.

— Ума не приложу.

— А что, армия на подходе?

— И этого тоже не знаю.

— Надо позвонить дяде Финеасу.

— Он уехал на рыбалку.

— Слушай, ты должен что-то сделать.

— Например?

— Понятия не имею. Но ты обязан.

На улицах пусто. Повсюду развешены объявления, написанные от руки:

КАЖДЫЙ, КТО ПОЯВИТСЯ НА УЛИЦЕ ПОСЛЕ НАСТУПЛЕНИЯ ТЕМНОТЫ (ВКЛЮЧАЯ БЕЛЫХ), БУДЕТ РАССТРЕЛЯН. РАСПОРЯЖЕНИЕ ТЕХАССКИХ РЕЙНДЖЕРОВ.

Кэмпбелл опять ранен, на этот раз в ногу, в икру. Когда мы вошли, он сидел на стуле в конторе склада, босой и со спущенными штанами.

— Что же, по крайней мере, люди стреляют вам только по конечностям, — пошутил я. Нога выглядела неплохо — пуля не задела кость и артерию.

Кэмпбелл внимательно наблюдал за доктором:

— Ранения в руку происходят, когда вы держите руки перед грудью, прицеливаясь. А ногу мне зацепило, потому что, когда я подстрелил вчера парня, он успел разрядить в меня ружье, уже падая.

Он смотрел на меня, как старший.

— Передайте всем мексиканцам в городе, что они могут укрыться на моем ранчо, — предложил я.

— Да, мне будет гораздо легче.

Но похоже, сержант не слишком одобрял такие меры. И глаз не отводил от Гильермо Чавеса, городского ветеринара, который в свои двадцать пять унаследовал практику от отца. Чавес как раз снимал повязки с руки и ноги.

— Кто вас бинтовал?

— Я сам. А ты настоящий врач?

— В основном для животных.

— И диплом есть?

— Взгляните на меня и попробуйте догадаться.

— Твою ж мать… — буркнул Кэмпбелл.

— Я рад, что вы здесь, — сказал Гильермо. — Ни за что бы не подумал, что скажу такое rinche [40] Рейнджер ( искаж. исп. ). .

Кэмпбелл проигнорировал выпад:

— Что будет, если кости так и срастутся?

— Будут проблемы с рукой, — пожал плечами Гильермо. — Но рана действительно плохая, вот эти темные пятна надо удалить.

— Иначе я потеряю руку? — Голос дрогнул, и внезапно я увидел Кэмпбелла, каким тот был на самом деле — напуганным двадцатилетним юнцом, но маска так же быстро вернулась на место.

— Постоянно присыпайте рану этим порошком. Когда он намокнет и станет липким, добавьте еще свежего. В ране всегда должен быть сухой порошок.

— Похоже на желтый сахар.

— Это смесь сахара и сульфамида.

— Обычный сахар.

— Надежное средство. Даже просто сахара было бы достаточно.

— Как-то это глупо выглядит.

— Делайте как знаете, мне все равно. Ваши товарищи в округе Старр убили моего двоюродного брата, в Браунсвилле — дядю и его сына, а я здесь, лечу вас.

— Ложка дегтя в бочке меда… — заметил Кэмпбелл.

— Скажите это Альфредо Серда, или Грегорио Кортесу, или Педро Гарсия. Или их женам и детям, тоже мертвым. Ваши люди явились сюда и мутят воду, потом приходит армия и наводит порядок. Но это очевидные вещи. Не предмет для дискуссий.

Кэмпбелл пошевелил пальцами, проверяя, может ли по-прежнему сжимать винтовку.

— А морфин у тебя есть? — спросил он у Гильермо, а мне сказал: — Мы не сможем вам заплатить за использование ранчо.

— Когда подойдет армия?

— Никогда.

— Что ж… один повстанец, один рейнджер.

— Именно так. Пока есть хоть один рейнджер.

Салли пришла в ярость, узнав, что я пригласил в наш дом всех городских мексиканцев, и тут же потребовала, чтобы я позвал к телефону Консуэлу. Я слышал, как она отдавала распоряжения Консуэле, чтобы спрятали все серебро и убрали подальше дорогие ковры. Потом Консуэла вернула трубку мне.

— Что с тобой происходит, Питер?

— Эти люди погибнут, если не дать им убежища.

Она молчала. Я попытался ее успокоить:

— С Гленном все будет в порядке.

— Ты не смеешь так говорить, — сухо бросила она. — Ты не можешь этого знать, тебя нет рядом с сыном.

Я надеялся, что мексиканцы переберутся к нам потихоньку, но в сумерках половина теханос, почти сто человек, потянулись в сторону ранчо — пешком, верхом, на машинах; они везли, тащили, толкали и тянули свое барахло — на повозках, тележках, тачках или просто на спине. Мидкифф и Рейнолдс без всяких просьб прислали людей, чтобы защищать мексиканцев. Чтобы защитить наше ранчо , поправил меня Полковник. Не будь идиотом .

Кэмпбелл лично явился проверить обстановку, привел еще восемь человек (хотя законного права привлекать кого-то у него не было) и, сильно прихрамывая, поплелся обратно в город, придерживая руку на перевязи. Он умудрился где-то раздобыть винчестер 351-го калибра, с которым можно управляться одной рукой. Я не стал расспрашивать, каким образом ему досталось это оружие. Мы заперли ворота ранчо, задвинули засовы, а Чарлз с вакерос окопались у дороги.

1849 год

Команчи котсотека жили в долине реки Канейдиан, где заканчивается Льяно и засушливые равнины переходят в травянистые каньоны. Исторически их земли простирались до самого Остина; Тошавею права моей семьи были известны лучше, чем мне самому. Техасцы подписали договор, который гласил, что к западу от города не будет никаких новых поселений, но они были из той породы людей, что запросто нарушили свои обещания, когда те начали доставлять неудобства.

— Однажды появилось несколько домов, — рассказывал Тошавей. — Бледнолицые начали рубить деревья. Конечно, мы не возражали, как и вы не стали бы возражать, если бы кто-то вломился в ваш дом, распоряжался вашим имуществом, угрожал вашей семье. Но может, я чего-то не понимаю. Может, у белых другие порядки. Может, если у техасца отбирают дом, он говорит: «О, простите, что я построил этот дом, вижу, он вам нравится, так забирайте его вместе со всеми землями, которые кормят мою семью. А я ведь просто кахуу, мышонок. Позвольте, я покажу вам, где лежат мои предки, чтобы вы могли выкопать их и осквернить их могилы». Как думаешь, он так и сказал бы, а, Тиэтети-тайбо?