Александр Попов - 54 метра

И я им показал, как. Я ушел с этой девушкой под ручку, весело смеясь вместе с ней….

Умение постоять за себя тоже крепло и проявлялось по мере надобности. Были еще баталии, во время которых я превращался в нечто дикое и ужасное, но они не заслуживают внимания.

Я выпил свою первую бутылку водки и выкурил первую сигарету. И от того и другого заснул почти сразу же. Курение твердой привычкой закрепилось за мной.

Быть пай-мальчиком было некруто, а вот бунтарем-психопатом, с полным набором дурных привычек и отвязанным чувством юмора — наоборот.

Еще на втором курсе я начал активную общественную деятельность. Организовывал походы в молодежные организации, писал сценарии для КВН, в которых сам же и участвовал. Бальные танцы и армрестлинг разбавлялись греблей и чтением книг. Снимался в эпизодах и массовках в кино и безумно радовался, увидев себя в каких-нибудь сериалах.

Достичь совершенства в маскировке можно только тогда, когда на разгрузке овощей сможешь притвориться мешком картошки, одиноко лежащим в конце фуры. И спать до тех пор, пока тебя не потащат за ногу…

А. ПОПОВ

В старину существовал целый культ, в котором люди годами, вплоть до самой смерти стояли на одном месте. Их ноги отекали и превращались в подобие столба. Легенды утверждали, что через эти физические страдания им открывались все тайны бытия и приобреталась способность общаться с духами. Люди шли к ним со всех концов земли за советом. Стоящих мудрецов называли Столпцами. Но это совсем не имеет ко мне никакого отношения, кроме того, что в данную секунду я стою на тумбочке дневального. И хоть тумбочка рядом, а не подо мной, но так принято здесь говорить. Стою и смотрю на матово-блестящий, надраенный ротный коридор спального корпуса, а тайны мира и бытия обходят меня сторонкой на цыпочках, чтобы не узрел. Основная масса людей уже ушли на занятия. Только остатки, что-то забывшие, лихорадочно покидают помещение, посматривая на часы. Все стараются аккуратно, по краю, пройти, знают, что мне потом придется убираться. А завтра, возможно, ему. На заднем плане старший лейтенант Еременко орет на запаздывающих нахимовцев. Все ждут комиссии.

Хочу немного рассказать о комиссиях. Явление это достаточно частое и ни к чему хорошему не ведущее. Помню, первую комиссию я ждал, чтобы ее члены пришли и увидели, чем нас кормят, и попробовали это ГОВНО. Когда они зашли к нам в столовую, все было более или менее сносно. Кто-то аккуратно разложил булочки и немного капнул сгущеночки в блюдца на наших обеденных столах. Мы сами аж рты пооткрывали. Когда подошел генерал, повелитель одной из множества стихий, включающих в себя стихию образования, и спросил голосом Дедушки Мороза: «Хо! Хо! Хо! Хо! Ну, как вас здесь кормят?», я посмотрел на него, затем на подмененную еду. Посмотрел на командира Летуна, который сверлил меня глазками, злобно так, мол, вякни — сгною. И подмигнул генералу, как его самый лучший друг, который со школы бил его портфелем по голове. Генерал был в солидном возрасте и, соответственно, подслеповат. Он не заметил мини-выходки. Зато командир побледнел и от волнения задержал дыхание. Уж он-то видел нормально. Не знаю, зачем я это сделал, но так захотелось, чтобы все понервничали возле моей особы. После этого я красиво сделал губками а-ля Джулия Робертс, с причмокиванием в сторону генерала. И у командира появился новый седой волосок.

Я уже хотел, было, кинуться на шею генералу с криками «Папа!!! За что?!», но тот пошел куда-то дальше, а Летун, напоследок прострелив меня глазками, задышал и пошел за ним следом. Это был обед. А на ужин давали снова помои и мало. Вот так это бывает. Зато после отъезда состоялся разбор полетов, а также наказание виновных, не очень и вообще не имеющих к этому никакого отношения личностей. Недели так на две головомойка устраивается, а потом вроде все успокаивается до следующей комиссии. К ее приезду можно было бесконечно готовиться и убираться, но адмирал обязательно сможет засунуть свою руку в какую-нибудь нереально маленькую щель. И с торжественным видом фокусника, доставшего кролика из шляпы, явить на свет бычок или, на крайний случай, пыль на указательном пальце. Наверное, этому приему их обучали в специальной академии штаба. Очень хотелось посмотреть на то, как рука одного из них застрянет в щели. Какую тираду выдаст? Хотя, скорее всего, будет похоже на возгласы Винни Пуха в норе у кролика голосом Леонова: «Ой-ой-ой-ой!!! Спасите!!! Помогите!!!» И тут возникает кролик и спрашивает: «Ну что, застрял?». И дальше разной направленности мысли о том, что с ним сделает кролик…

Но при мне ни разу не застревали, а жаль. В общем, свинья грязь везде найдет…

О! Еременко опять на кого-то орет. В моей голове закопошились интересные мысли: вот, сейчас все уйдут, и я останусь один, для торжественной встречи комиссии. А было бы неплохо в это время посередине блестящего коридора снять штаны и наложить хорошую огромную вонючую кучу. Придет адмирал со свитой и командиром роты Летуном. Это тот, у которого сверлящие глазки. И все они увидят вот ЭТО. Адмирал пусть будет похожим на Посейдона, с бородой, короной и трезубцем. Как военный до мозга костей, он ткнет пальцем на «очевидное-невероятное» и задаст дурацкий вопрос командиру роты:

— Что ЭТО? (как будто не видит, что!)

А Летун побледнеет, позеленеет, покраснеет и ответит:

— Не знаю, товарищ адмирал!

— Нет, спрашиваю, что это? — повелитель морей и океанов багровеет от неопределенности и неиндитификации всяких дефекаций. Тогда командир нагнется, понюхает, немного попробует и резво ответит, щелкая каблуками и приложив испачканную ладошку к срезу белой фуражки:

— Это ГОВНО, товарищ адмирал!

Посейдон на секунду успокоится и ответит (будто бы сам догадался):

— Вижу, что не танк. Танки я видел. Что оно здесь делает?! — и грозно так, как козу ребенку, в сторону докладчика трезубцем.

Блин, лежит, конечно, ведь бегать оно не может…

От этих мыслей я улыбнулся. А зря. Военным нельзя улыбаться. Для начальства это значит, что ты не чувствуешь все тяготы и лишения и, скорее всего, душой где-то далеко делаешь какие-нибудь веселые глупости. Старший лейтенант Еременко увидел мою улыбку и, открыв свою щелкуничью хлеборезку, снова стал орать, уже на меня.

— Попов, тебе весело?! Весело, да?! Пойдем, я покажу тебе веселье!!! Много веселья, и все для тебя!!! Пойдем-пойдем!!! — и чуть ли не за руку привел меня в ротный туалет, где то, что недавно присутствовало в моих мыслях, в больших количествах лезло через край.

Здесь я хочу немного рассказать о туалете и событиях, предшествующих всему этому. На территории училища находилось здание, в котором обучались дети послов и дипломатов иностранных государств. Отгородившись от нас забором и камерами наблюдения, они пили свою кока-колу и ели гамбургеры. Мы называли их американцами, так как они изъяснялись на английском языке. Изо дня в день проходя мимо, мы оставляли на их сервере записей наружного наблюдения неприличные жесты, а иногда и срамные части тела. В конце весны этого года в связи с тяжелым материальным положением (начальства, не иначе) училище отдало первый этаж нашего корпуса под игровое помещение американских детей. А поскольку все туалеты находились один над другим и имели общую фановую систему, то иностранцы сделали ремонт канализации. Вместо отечественных железных труб поставили металлопластиковые, похожие размерами на дождевые стоки трубищи. Сделали это для того, чтобы ничего не засорялось и не забивалось.