Рене-Виктор Пий - Обличитель

— Согласен, возможно, вы не позвонили бы, потому что идете на званый обед! Но все же я говорю вам, что рядовые сотрудники должны быть приглашены к одру умершего сослуживца, даже если речь идет о лице вышестоящем.

— Послушайте, Рюмен! — воскликнул я, теряя терпение. — Делайте что хотите! Если вы находите нужным — идите туда! Я хочу лишь напомнить, что в данном случае распоряжается мадам Арангрюд, а не фирма. Спокойной ночи, Рюмен!

Я бросил трубку и тяжело вздохнул. Дело принимало скверный оборот. Сотрудники запутались в истории со свитком, профсоюзный лидер разозлился, что его обошли в траурной церемонии, а заместитель директора полон желчи. Рюмен меня раздражал. Благодаря редкому нахальству и умению выставлять себя напоказ ему удалось вскарабкаться на вершину профсоюзной иерархии. Рюмен вынюхивал «выигрышные» конфликты, которые могли выставить руководство в невыгодном свете. Он водил за нос журналистов не хуже, чем сам Сен-Раме. Он не мог удержаться от соблазна ввязаться в борьбу авангардистов, например, за улучшение психологической атмосферы на работе, организации досуга и т. д. Многие видели в нем одного из будущих вождей профсоюзного движения. Если он усмотрит в этом мелком случае с бдением у тела усопшего повод для «выигрышного» конфликта, он способен среди ночи устроить торжественное шествие под окнами умершего, шагая во главе своих активистов. Все это встревожило меня, и я решил заручиться поддержкой генерального директора, рассказав ему подробно обо всем, что удивило или взволновало меня за этот долгий день. С тяжелым сердцем, чего я и сам не ожидал, отправился я на авеню Жорж-Мандель, 12.

Этот обед и это бдение надолго врезались мне в память. Я был взволнован, встретив у Сен-Раме двух весьма именитых гостей, которых никак не думал увидеть в тот вечер. Любой из сотрудников главного штаба был бы рад получить приглашение на подобный изысканный прием. Но мне почудилось в этом мрачное предзнаменование. О, мои начальники! Где вы? Спите ли спокойным сном или продолжаете блуждать, богохульствуя, в темных лабиринтах?

Анри Сен-Раме пригласил к обеду международного вице-президента компании Адамса Дж. Мастерфайса, ведающего финансовыми делами в Европе (я знал, что он только что совершил инспекционную поездку в Лондон и Амстердам), Берни Ронсона, представителя Де-Мойна во Франции, госпожу Мастерфайс и меня. Госпожа Сен-Раме и ее дочь Бетти тоже принимали участие в этой дружеской трапезе. Никогда еще я не бывал в избранном обществе специалистов столь высокого ранга. Собственно, эти двое: Мастерфайс и Сен-Раме — обладали властью решать почти все дела компании. Старые сотрудники со смаком обсуждали такого рода обеды, но мало кому из них за долгие годы службы выпадала честь или счастливый случай присутствовать на них и тем ускорить свое продвижение по службе и повысить оклад. Впрочем, подобные оказии могли также обернуться и против них, ибо даже самая незначительная оплошность могла привести к противоположному результату. Я понял: этот проклятый свиток побудил Сен-Раме посоветоваться с Мастерфайсом и, вопреки порядкам, существующим в фирме, вызвать меня к себе. И я понял, что был скорее вызван сюда, нежели приглашен. Эти господа сразу же увели меня в гостиную и попросили изложить события дня, что меня вполне устраивало, так как позволяло остановиться на выгодных для меня подробностях. Они выслушали меня не перебивая. С большим облегчением я почувствовал, что они нисколько не осуждают моего поведения и лишь сосредоточенно обдумывают факты, которые я изложил. Атмосфера была весьма серьезная, порой деловая, даже несколько напряженная, и это меня радовало. Мое служебное положение могло укрепиться, и я мог, пожалуй, рассчитывать на повышение после такого испытания. Эти господа были крайне озабочены ценой рабочей силы на юге Мексики и все же тратили свое драгоценное время, выслушивая заместителя директора по проблемам человеческих взаимоотношений, который рассказывал о трещине в подвале здания и о том, как выглядела забинтованная голова умершего сотрудника. К тому же я прекрасно говорил по-английски, и это было должным образом оценено. К концу моего рассказа вошел слуга и объявил: «Мадам приглашает всех к столу». Нам подали салат из плодов авокадо. Закончив свою пространную речь, я умолк, ожидая новых вопросов. Воспользовавшись этой передышкой, я пытался продолжить анализ ситуации. Сен-Раме почти привел меня в восхищение. Утром, расставшись с ним, я решил, что он не придает должного значения злосчастному свитку, и это показное равнодушие обмануло меня. Он же лишь прикинулся равнодушным, чтобы не волновать своего сотрудника. Затем, оставшись один в своем обширном кабинете, он, понимая всю свою ответственность, все обдумал. Он понял двусмысленный характер этого послания и, предугадывая его губительные последствия, решил принять чрезвычайные меры. Сен-Раме осмелился побеспокоить Мастерфайса и попросил его приехать из Лондона. Ну разве это не истинный руководитель? Какая проницательность и ясность ума! О да, мы имели бесценного человека во главе нашей фирмы. После салата из авокадо принесли жареного барашка с зелеными бобами. Мои высокопоставленные сотрапезники не спешили высказать свое мнение. Вдруг Мастерфайс обратился ко мне:

— Как вы думаете, этот текст был составлен и распространен кем-нибудь из ваших сотрудников?

— Честно говоря, мсье, я не осмелился бы это утверждать, — поспешно ответил я.

У меня было несколько секунд, чтобы сделать трудный выбор. Если бы я не придал никакого значения выражению «ваших сотрудников», могло показаться, что я имею в виду подчиненных Сен-Раме, но отнюдь не моих. Была ли это провокация? Считали ли они меня ответственным за беспорядки? Входило ли в их намерение отделить Сен-Раме, главу фирмы, от заместителя директора по проблемам человеческих взаимоотношений, который отвечал за все, что происходит на предприятии, и все, что связано с персоналом? Не здесь ли кроется разгадка моего присутствия на обеде? Я не был уверен ни в одной из этих гипотез и почел за лучшее не уточнять смысл поставленного вопроса, тем более что я рисковал вызвать неудовольствие своего собеседника. А вместе с тем я знал, что быстрый ответ, произнесенный твердым голосом и спокойным тоном, понравится этим заатлантическим начальникам, так как, по их мнению, доказывает ясность мысли сотрудника и глубокое знание обсуждаемого вопроса. Ронсон решил изменить тему разговора и перешел к проблеме французских университетов.

— Единственные хорошо подготовленные кадры в этой стране — это те, кто получил образование в Соединенных Штатах, — сказал он. — Вы, мой дорогой Анри, наиболее яркий пример из всех, какие мне известны.