Рене-Виктор Пий - Обличитель

— Вы правильно ставите вопрос, — сказал Мастерфайс, — не знаю, что думает об этом Кинг, но, по-моему, вы имеете право, сохраняя строгую тайну, опросить ваших коллег — сотрудников администрации. Вы могли бы собрать ценные сведения, не вызывая подозрений у персонала.

Американский детектив кивнул.

— Могу ли я, разговаривая с ответственными сотрудниками, сослаться на руководство, и в частности на вас?

— Безусловно, — сказал Мастерфайс, — безусловно, вы можете говорить от моего имени.

В эту минуту дверь приемной отворилась, и на пороге появился Ронсон, лицо у него было серое, напряженное. Он не удивился, увидев меня, и, к моему изумлению, пожал мне руку.

— Только что в больнице скончалась дочь Сен-Раме, — объявил он.

Мне стало не по себе. Все это было противоестественно. И в первый раз мне пришла в голову мысль, что все мы, не сходя с места, можем умереть. Как бы в подтверждение моей мысли резко прозвучало дурацкое замечание Гарольда Кинга Востербилла:

— Будем надеяться, — хриплым голосом брякнул он, — что мы не обнаружим ночью ее гроб в большом мраморном зале.

Сейчас я уже плохо помню, но мне кажется, что даже Мастерфайс и Ронсон не очень высоко оценили его остроту. Я откланялся и ушел грустный и вконец расстроенный. Через четверть часа меня снова пригласили в приемную. Когда я вошел, на меня молча уставились шесть человек. Не зная, как поступить, я остался стоять. Я решил, что сейчас самое уместное — выразить соболезнование Анри Сен-Раме, но, угадав мое намерение, он поднял руку и сказал:

— Нет, благодарение небу, моя дочь не умерла. Напротив. Она поправилась и со вчерашнего дня находится в деревне.

Я опустился на пуф. Ронсон глухим голосом кратко изложил мне суть дела:

— Около получаса назад голос Анри сообщил мне по телефону, что он отменяет свидание, которое мы назначили, чтобы отправиться в больницу: его дочь умерла. Это оказалось неправдой. Вот почему мы вызвали вас. Вы уже кому-нибудь сказали?

— Моей секретарше, — в ужасе прошептал я.

— А… как это можно исправить? — спросил Мастерфайс.

— Немедленно пойду и скажу, что это ошибка.

Я уже собирался встать, но Ронсон остановил меня:

— Позвоните отсюда, вы выиграете время.

Я подбежал к телефону, стоявшему возле окна, и позвонил секретарше.

— Мадемуазель? Это я… да… послушайте, я неверно понял то, о чем мне сообщили: мадемуазель Сен-Раме жива и хорошо себя чувствует. Да… Вы кому-нибудь говорили? А, очень хорошо… тем лучше… я ошибся, извините, до скорого…

Я положил трубку. Мне было не по себе, и я злился. Прежде всего никакой ошибки я не совершил. Было вполне естественно, что я сообщил о смерти Бетти Сен-Раме своей секретарше. Более того, это входило в мои обязанности. Мастерфайс, как видно, понял мое состояние и дружески помахал мне рукой. В эту минуту он стал мне даже симпатичен. Ронсон сказал:

— Извините нас, вы ни в чем не виноваты, просто было необходимо сразу же положить конец распространению этой ложной вести.

— Это как бы продолжение нашей беседы, — добавил почти дружелюбно Мастерфайс, — я уже говорил вам: кто-то в нашей же фирме смеется над нами. На этот раз провокатор сделал смелый ход. Он позвонил по внутреннему телефону, и не кому-нибудь, а Берни Ронсону! Кончится тем, что он выдаст себя. Кто здесь, в нашей фирме, способен так ловко подражать вашему голосу, Анри?

— Все, кто меня окружает и как-то соприкасается со мной.

Французский детектив, перехватив мой взгляд, улыбнулся и сказал:

— Нас не познакомили. Редан, частный детектив.

— Очень приятно, — сказал я и представился в свою очередь.

— А вы не пробовали подражать вашему генеральному директору? — со смехом обратился он ко мне, но, увидев, что я нахмурился, пояснил: — Знаете, мы не добьемся никакого результата, если не снимем напряжение и не попытаемся влезть в шкуру самозванца.

Тогда, изменив голос, я заговорил как Анри Сен-Раме.

— Браво, — воскликнул детектив, — браво! Повторите еще раз.

Я повиновался. Теперь меня поздравили даже американцы. С их разрешения я покинул комнату под одобрительные возгласы обоих детективов и руководителей администрации.

Ле Рантек стал моей первой жертвой. Я пригласил его к себе таким безапелляционным тоном, что он через несколько минут влетел в мой кабинет скорее ошарашенный, чем возмущенный.

— А-а, — сказал я ему, — дорогой Ле Рантек, сейчас я должен взять дело в свои руки — оно принимает скверный оборот! Извините, что я так неожиданно вызвал вас, но время не ждет: попробуйте воспроизвести голос нашего генерального директора. Ну же, дорогой Ле Рантек, не упрямьтесь, нужно подчиниться жесткой коллегиальной дисциплине. Только это поможет откачать отравленные воды, затопившие трюм нашего флагманского корабля; откачаем, дорогой, откачаем, помните, как поется в знаменитой песне: «После чего заткнем мы брешь!» Нет, прошу вас, не надо возмущаться, и не думайте, я не сумасшедший. Это наши горячо любимые руководители уполномочили меня говорить с вами в таком тоне. Прошу вас, попытайтесь подражать голосу Анри Сен-Раме, даю вам две попытки. Что? Это не мое дело? Не нужно меня оскорблять, дорогой мой, ведь я заместитель директора по проблемам человеческих взаимоотношений. Предоставляю вам право рассуждать о равновесии нейтрального бюджета, на мою же долю оставьте заботы о равновесии на предприятии, я имею в виду психологическое равновесие, конечно, а не соотношение доходов и расходов. Успокойтесь, Ле Рантек, друг мой и коллега, я ведь стараюсь для вас, я хочу отыскать вашего конкурента, обличителя, — его поучительные лекции по экономике грозят вытеснить вас! Но я предпочитаю вас, дорогой Ле Рантек, вас, человека левых взглядов и бретонца, этому примитивному экономисту-самоучке, неизвестно откуда появившемуся у нас и обосновавшемуся там, внизу, в глубине сырых подземелий, вблизи Восточного кладбища, где покоятся останки знаменитых людей. И что за нелепая идея — построить рядом с кладбищем здание из стекла и стали, где трудятся бесстрашные вдохновители современных крестовых походов — наших замечательных таможенных комбинаций? Может, земля здесь была дешевле? Вы же должны знать, Ле Рантек, сколько стоил во время строительства здания квадратный метр земли на углу авеню Республики и улицы Оберкампф! Постарайтесь вспомнить, дорогой, назовите мне цену в долларах и скажите это голосом Сен-Раме. Таким образом мы одним выстрелом убьем двух зайцев: узнаем цену и я посмотрю, не попадаете ли вы под подозрение.

— Я немедленно пожалуюсь Сен-Раме, — вспыхнул выведенный из себя Ле Рантек и вышел, хлопнув дверью.

Однако вскоре он вернулся в сопровождении американцев, Сен-Раме и Рустэва, которые всем своим видом ясно давали понять как Ле Рантеку, так и мне, что время шуток кончилось.