Рене-Виктор Пий - Обличитель

— Начинайте, — настаивал Мастерфайс. — Не будьте таким придирчивым, dear [6] Дорогой (англ.). Ле Рунтек, возможно, наш друг, ведающий человеческими отношениями, не очень любезно обошелся с вами, но он прав, на него возложена ответственность за это расследование, он должен разоблачить самозванца. Я сам подражал, впрочем, я и сейчас готов повторить, чтобы вас это не смущало и вы освободились от неловкости, вот послушайте: «Алло, мистер Ле Рунтек? Это я, Сен-Раме, ваш генеральный директор…» Видите? Получилось, и совсем неплохо, и я мог бы оказаться виновным! Ха-ха-ха! Вот была бы грандиозная история, если б Адамс Дж. Мастерфайс оказался виновным! Ну же, смелей, не бойтесь, проделайте этот опыт, только потом никому не рассказывайте. Мы ведь вас знаем, dear Ле Рунтек, мы, американцы, отметили вас, очень ценим и считаем, что вы один из немногих французских сотрудников, способных сказать, сколько стоил доллар в тысяча девятьсот двадцать третьем году; ну же, валяйте, мы скоро пошлем вас на стажировку в Массачусетс! Если, конечно, вы не виновны. Ха-ха-ха! И помните; если кто-то, подражая, намеренно начнет фальшивить, это сразу же будет замечено, правда, Берни?

— Конечно, — буркнул Ронсон.

В этот момент вошел Кинг Востер. Ле Рантек, и без того утративший дар речи после нелепой тирады, произнесенной мной, а затем и Мастерфайсом, при появлении детектива из Кентукки чуть не упал в обморок. Менее подготовленный, чем я, ко всем потрясениям, он, наверное, испугался, что его сейчас начнут пытать, чтобы заставить признаться. Бог знает почему, но одного упоминания о Кентукки оказалось достаточно, чтобы Ле Рантек пришел в экстаз и простонал:

— Ах, Кентукки, Соединенные Штаты… заатлантические университеты, в будущем году я пошлю туда своего сына.

Но преклонение перед Соединенными Штатами не спасло его, ибо он тут же услышал голос Мастерфайса, потребовавшего, чтобы Ле Рантек в присутствии Кинга Востера попытался подражать голосу Сен-Раме:

— Начинайте, Ле Рунтек, ну же, быстрей, какого черта, не бойтесь этого человека — это один из моих старых сослуживцев Гарольд Кинг Востербилл, он состоит при мне — изучает статистические данные. Они с Ронсоном из одной деревни, не так ли, Берни?

Ошеломленный Ле Рантек повиновался и попытался передать голос Сен-Раме.

— Совсем неплохо, мой дорогой, совсем неплохо, а ну-ка, еще разок!

Вторая попытка была признана превосходной.

— Конечно, не так хорошо, как у вашего заместителя директора по проблемам человеческих взаимоотношений, но совсем неплохо, — заявил Мастерфайс.

Ле Рантек понял, что до него и меня подвергли такому испытанию.

— Значит, и вы тоже проделали этот опыт? — прошептал он.

— Ну да, дорогой, теперь вы убедились, что я не сошел с ума — во всяком случае, не больше, чем эти господа. С сегодняшнего дня все сотрудники администрации нашей фирмы должны будут пройти это испытание. Понимаете, обличитель, чтобы совершать злодеяния, научился подражать голосу нашего генерального директора.

— Обличитель?

— Да, человек, который подрывает основы нашей фирмы, тайно организует бдение у гроба, распространяет эти проклятые свитки, — он и есть обличитель.

И тут я решил использовать создавшееся положение в собственных интересах: подчеркнуть мою привязанность к предприятию, верность системе, преданность делу развития нашей цивилизации. Мне, ответственному за проблемы человеческих взаимоотношений в нашей фирме, никогда еще не представлялось такого удачного случая блеснуть. У нас можно было совершить подвиг только в трех областях: производстве, упаковке и продаже товаров. Не избалованный похвалами, я вдруг ощутил неудержимое желание наверстать упущенное. И тогда я сказал, как бы обращаясь к Ле Рантеку, на самом же деле имея в виду генеральный штаб, собравшийся в моем кабинете:

— Понимаете, Ле Рантек, наши начальники считают нас, административных работников, основной движущей силой фирмы и безгранично доверяют нам. Вот почему мы должны сплотиться и перенести это испытание — заставить себя подчиниться необходимости подражать голосу Сен-Раме. Я вас не подозреваю, президент Мастерфайс, господа Ронсон, Сен-Раме и Рустэв тоже не подозревают, но наш долг — начать расследование с нас самих. Ибо наша фирма нуждается не просто в ловких коммерсантах и находчивых инженерах — ей нужны люди с твердым характером и с воображением. Нашей фирме угрожает смертельная опасность. Возможно, речь идет просто о шутке и глупом розыгрыше, но, пока мы не установим, зло это или шутка, мы не имеем права ни плакать, ни смеяться. Разумеется, не очень приятно, работая в такой фирме, как наша, да еще на довольно высоком посту, заниматься таким делом — публично подражать голосу своего генерального директора. Но теперь, когда первое замешательство прошло, разве забота о нашей судьбе, о нашем существовании не требует использовать все имеющиеся у нас средства для изгнания злого духа? Слушайте, Ле Рантек, среди тысячи ста служащих нашей фирмы один — сумасшедший. Вот в чем суть дела. И этот сумасшедший очень хитер. Вот в чем вся трудность. Пробил час, когда мы должны сплотиться и поддержать наших руководителей. Позвольте мне со всей откровенностью заявить: я считаю особой честью для могущественной и славной компании «Россериз и Митчелл», что именно с нее начал неведомый злоумышленник, который умело обходит препятствия, воздвигнутые современной психосоциологией вокруг компаний, чтобы обуздать подрывные акции. Это значит: по месту и почет. Среди нас находится Адамс Дж. Мастерфайс собственной персоной; наш могущественный сюзерен покинул свой кабинет в Де-Мойне, чтобы бесстрашно броситься в гущу схватки и повести нас в бой Здесь и Анри Сен-Раме, его доблестный молодой вассал. Мы же, Ле Рантек, мы только их рыцари. Наденем же вновь кольчуги, опустим забрала, пристегнем латы и бросимся на чудовищного зверя, который пытается пронзить утробу нашей разбухшей от изобилия и щедрости богини — «Россериз и Митчелл», самой мощной в мире компании по производству и продаже машин, чей годовой бюджет превышает государственный бюджет большинства стран нашей скромной планеты, исполосованной шрамами от старых ран, которые нечистая сила вновь пытается разбередить, чтобы они кровоточили вечно. Мобилизуем же наших товарищей, Ле Рантек, здесь их только десять. Вместе с вами и со мной нас будет двенадцать — двенадцать ответственных сотрудников администрации, которые сегодня вечером обязаны будут пройти это испытание. Тем временем наши руководители попытаются иным способом приблизить к себе персонал, ибо он очень неустойчив и может броситься в объятия невесть кому, даже самому дьяволу. Итак, представьте себе, Ле Рантек, что сатана поселился у нас внизу, в подвалах предприятия! Представьте себе, Ле Рантек, что сатана составил против нас заговор, обозленный тем, что благодаря нашим машинам наша Земля избавляется от зарослей кустарника, от джунглей, чтобы дать место сое и полевой горчице! Вот, Ле Рантек, месть сатаны, который понимает, что человек заплатил свой долг, и после того, как, обливаясь потом и кровью, он искупил свою вину и наконец обрел счастье, сатана выходит из своего огнедышащего логова и набрасывается на него — на того, от кого зависит процветание и счастье человечества. И что же он видит, Ле Рантек, что видит он? Он видит здание из стекла и стали, возвышающееся во Франции — на углу авеню Республики и улицы Оберкампф, недалеко от Восточного кладбища. Он читает сверкающую огненную надпись, которая видна всему Парижу: «Россериз и Митчелл». Лицемерный и жестокий, он проникает под землю, где грешные души усопших указывают ему путь, и бог знает, Ле Рантек, сколько их там томится; а потом он прокрадывается в подвалы нашей фирмы. Однажды вечером, говорю я вам, мы еще увидим кончик его облезлого зеленоватого хвоста, высунувшегося из-за колонны в большом мраморном зале. Конечно, Ле Рантек, я говорил с вами не так, как положено говорить с сотрудником администрации, занимающимся ростом коммерческой прибыли, но я сказал вам те слова, которые в настоящих условиях кажутся мне достойными заместителя директора по проблемам человеческих взаимоотношений.