Галина Зарудная - Последнее желание

Валерия лежала все это время, не двигаясь.

Грудь сжимала непреодолимая тоска. Что за невыносимая боль…

Вот откуда люди знают, что все чувства живут в сердце. Сердце, спешащее жить от любви. Рвущееся от волнения. И отказывающееся биться от боли.

До чего ты сложный механизм, человек!

Самое странное, и, пожалуй, ужасное, что у нее нет ни одной мысли в голове.

Хоть бы тебе одной!

Она пришла к разрушительной стадии смирения. К безысходности. К умиранию…

Где-то она слышала, что так умерла Жозефина, жена Бонапарта. Улеглась на постель — и тихо испустила дух.

Это не были мысли о каком-нибудь нелепом суициде. Это не было депрессией.

Всего лишь абсолютное понимание конца.

Твой лимит исчерпан, детка.

Набери побольше воздуха в легкие и считай до ста.

Ты же знаешь, тебе нечего терять…

Представь, что тебя уносит теплая волна. Ничто не важно. Больше нет никаких долгов. Нет невыполненных обещаний. Нет прошлого и будущего. Растворяющая гладь воды… и пустота…

Дверной звонок вырвал ее из забытья. Лера вздрогнула.

Показалось, она дремала…

Выпутала котенка из волос, и, оставив его лежать на кровати, медленно поднялась, по-прежнему ощущая слабость во всем теле.

Каково было ее удивление, когда в глазной линзе она увидела Фому.

Руки задрожали. На миг растерявшись, сомневаясь, стоит ли его впускать, все же отворила дверь навстречу.

Парень скользнул глазами по ее лицу и молча вошел, сутулясь больше обычного.

Она отступила немного назад, словно боялась его.

Он постоял, хмуро разглядывая пол, затем в упор посмотрел на нее и спросил:

— Зачем ты это сделала?

У Валерии вырвался вдох и на глаза мгновенно навернулись слезы.

Фома непонимающе смотрел на нее, начиная хмуриться еще больше.

— Хорошо, — кивнула она. — Я расскажу. И может быть, ты меня поймешь когда-нибудь…

Затем пошла в свою комнату, он молча последовал за ней.

Какое-то время она набиралась решимости, стоя к нему вполоборота, прислонившись к стене. Он сел в кресло напротив.

Наконец, утерев слезы, она заговорила:

— Веришь ты мне или нет, но это ровным счетом ничего не меняет. Я из другого времени, Фома. Из другой жизни… Ты напоминаешь мне моего сына! Он такой же красивый и целеустремленный юноша…

На этих словах сердце словно пронзило спицей, и она невольно задохнулась. И все же смогла подавить новый, удушающий прилив рыданий.

— Я никогда… никогда не была с ним близка, как с тобой… — Голос все равно дрожал, она с трудом могла говорить, глотая слезы. — Мне страшно подумать, что я не знаю даже имя его девушки. Какое его любимое блюдо… Как часто он влюблялся и страдал. Почему решил стать именно футболистом, а не рок-звездой… И моя дочь! Моя сластена! До чего же она ненавидит меня, считая полной дурой и стервой с отмороженным сердцем. И разве я этого не заслужила? Откуда им было знать, как сильно я их люблю! Я сама никогда не знала этого. Не понимала, что они в действительности значат для меня… Я думала, что это они неблагодарные. Но это я, именно я была неблагодарна им за то, что они есть у меня! А потом… Я проснулась 15-летней девочкой, какой была когда-то, только память моя сохранила все подробности моей жизни… будущей жизни! Которой только предстоит случиться. Или уже нет. Я теперь ничего не знаю…

Он смотрел на нее, не моргая, чуть наклонив голову.

— Я знаю, ты мне не веришь. — Валерия вытерла слезы рукавом. — Я бы сама себе не поверила. Но ты хотел правды — вот она, какая есть. Можешь делать с ней, что пожелаешь. Считай меня шизофреником, дело твое. Это ничего не изменит. Я была бы сейчас мертва, а не здесь… Мой последний шанс спасти собственную шкуру и снова увидеть своих детей — это спасти Глеба. Если мне удастся сохранить его жизнь, я сохраню, быть может, и собственную. А я очень, очень хочу вернуться, пусть даже это будет только миг. Лишь бы они снова были — Женька и Ленка! И Андрей! Это все, чего я хочу!

Никогда Фома еще не выглядел таким задумчивым, таким серьезным. И в то же время, невозможно было прочесть по его лицу, верит ли он ей. Скорее всего, нет.

Он медленно поднялся, не проронив ни звука, взял свою сумку, перебросил ее через плече, и ни разу не посмотрев больше в сторону Валерии, ушел.

Ей почему-то сделалось невыносимо больно от этого. Похоже, все хорошие люди, которые верили в нее, рано или поздно должны ее оставить. Она ужасный человек! Она заслужила свои страдания!

И будто прорвала большая плотина. Лера не помнила, когда еще она плакала так долго, так надрывно и обреченно. Она обессилено повалилась на пол и оплакивала все, что имела прекрасного и все, что разрушила в своей жизни. Она оплакивала свою неспособность что-то изменить.

Она оплакивала и тот факт, что даже получив второй шанс — ни за что и никогда не сумеет исполнить свой долг перед судьбой.

Она оплакивала себя…

Так часто бывает именно в эту пору, весной. Долгожданное солнце — рьяное, игривое, несдержанное — внезапно куда-то пропадает — и все резко меняется под куполом неба.

Преображается картина дня, а с тем и любое настроение.

Слишком неуверенными казались зелено-белые мазки на цветущих деревьях, земля потемнела, пространство затянула старая грязная драпировка.

Для Валерии это выглядело не просто переменой погоды. А грозным напоминанием беспощадного конца.

Но она не могла, а точнее — не умела сдаваться. Что бы там не происходило в целом мире, даже если мир рухнул, даже если собственные силы и дух покидали ее.

Она не замечала того времени, что проводила в школе. Она машинально вставала поутру, умывалась, чистила зубы, перебрасывалась несколькими фразами с мамой, делая вид, что завтракает. Затем шла на уроки, честно отсиживая их. На переменах стояла где-то в углу, отвернувшись в окно, вяло реагируя на болтовню Нади, никого и ничего не замечая вокруг.

Потом, подхватив тяжелую сумку, упрямо следовала одним и тем же маршрутом — к гаражу Фомы, где не могла застать его уже два дня к ряду. В школе она его также не встречала.

В тот холодный ветреный день в воздухе кружилось белое конфетти, сея слишком грустный праздник по земле. Валерия, укутав шею в некое подобие палантина, что как-то подыскала для себя в комиссионке, в легкой красной штурмовке, обдуваемая всеми ветрами, все же настигла в лабиринтах гаражей своего беглеца, свою последнюю надежду.

Он как раз шел впереди нее, она ускорила шаг и позвала его. Но он не откликнулся.

Лера снова его позвала — снова без ответа.

— Фома, — звала она, продолжая преследовать его. — Ты должен послушать меня!

Он шел, не оборачиваясь, словно ее не было вообще.

— Ты слышишь, — кричала она, — Фома!!!