Александра, Плотникова - Нф-100: Небесное Сердце-1. Игры с Черной Матерью

Только на Тории, закрытой, негостеприимной, знали, сколько столетий держит власть этот знатный род. Но даже эта общепризнанная цифра далека от той, которую устно передает король -- своему наследнику и Учитель -- своему принцу. Прошлое Тории покрыто завесой тайны, о некоторых эпохах не принято даже вспоминать. В Содружестве доподлинно известен лишь один факт -- династия основала Лазурный Берег. И считала это побережье своим с тех пор, как кочевое племя Журавлей поставило там первый шатёр.

Если спросить об истории, школьник перечислит все девяносто девять племенных войн, расскажет о "тирании народов леса", о "битвах на летучих катамаранах". Но в конце обязательно упомянет золотую эпоху Мира, когда, наконец, вся планета признала главенство династии, и всем бойням пришёл конец. Обязательно этот школьник в красках распишет как воины всех народов сложили пылающее оружие и заложили каждый по кирпичу в Солнечный дворец. Но когда настала очередь последнего воина -- дворец уже был достроен. Тогда воин положил свой кирпич перед набатным рогом, закрыв его горловину, и произнес: "Чтобы запел этот рог -- вам придётся сдвинуть мой камень, а с камнем на другом месте -- это будет уже другой дворец и другая эпоха".

Так и стоит с тех пор этот несчастный одинокий кирпич на вершине центральной башни, как неприкаянный, а служители лишь сдувают с него пыль, да боятся пошевелить. А вдруг что случится! Суеверные...

Народ любил золотокаменную громаду Дворца. Это был символ эпохи, знамя мира, да просто красота неописуемая. Особенно в лучах солнца на восходе, когда камень переливался, словно настоящее золото. И лишь один человек, не стесняясь, мог заявить, что натерпелся этого строения со всеми его неотъемлемыми обитателями на всю оставшуюся жизнь и больше радости никакой оно у него не вызывает. Лаккомо, вице-король торийский, генерал федеративной эскадры и просто брат, которого мрачно ожидал сейчас Эйнаор Сан-Вэйв в своем кабинете.

Наверное, только привычка отбивать размеренную дробь пальцами по столу в моменты ожидания оставалась у братьев общей. В остальном -- манеры, речь, даже внешность у обоих совершенно разнились. Особенно сильно это стало заметно после кончины отца.

Он покинул мир, или как сказали жрецы "взлетел со своим ветром к Нефритовой Горе" почти двадцать лет назад. И с тех пор всё изменилось.

Лаккомо окончательно стал замкнутым, нелюдимым и абсолютно холодным человеком. Придворные разлюбили его и позволяли себе отпускать колкие замечания. Немногочисленные двоюродные, троюродные и прочие родственники ехидно интересовались каждый раз, зачем же пожаловал на родину его недосягаемое святейшество...

Лаккомо сам признавался брату, что поводов для визита у него нет, а ядовитое придворное общество он терпеть не может, оскомину, дескать, набило. Как ни упрашивал Эйнаор оставаться подольше, какие бы причины не находил -- в ответ звучало жесткое, как камень дворцового шиарданита и категоричное "Нет". В этом был весь Лаккомо -- упрётся, что тот кирпич, и ни влево, ни вправо. Хорошо хоть ради брата с Учителем всё ещё спускался на Торию.

Иногда Эйнаору начинало казаться, что не будь его и Даэррека, то брат так бы и засел безвылазно на вверенных ему дочерних планетах. А не будь тех планет -- пророс бы корнями в свой корабль.

Но вот что-то внеплановое, внережимное, некалендарное подстегнуло Лаккомо вызвать Эйнаора на связь по закрытому каналу и бросить короткое сообщение в армейской манере: "Буду через трое твоих суток. Поговорим в кабинете". Всё это время торийский король мучился предположениями и подозрениями, размышляя над тем, какой ветер и что насвистел брату в уши.

Лаккомо был пунктуален до въедливости, а потому ровно через трое суток с момента получения сообщения, ни часом раньше, ни часом позже, его величество терпеливо сидел в своем кабинете в центральной части дворца на пятидесятом этаже -- и ждал. И отбивал пальцами по столу монотонную дробь.

Через пятнадцать минут и ещё тридцать два удара пальца по полированной деревянной столешнице, дверь в кабинет распахнулась, являя Эйнаору вторую по популярности персону всей Тории после него. С совершенно бешеным взглядом и взъерошенными волосами, будто он только что лично преодолел полгалактики "вплавь" в одном скафандре. Или пробежал как в прежние времена -- Лазурный Берег поперёк. Или отбивался врукопашную от стаи родственников во главе с тётушкой. Должно быть, эти родственники ещё клевали по мозгам и вились кругами, отлетая от ударов и возвращаясь вновь, как в дешевых проигрывателях снов. В общем, фантазия Эйнаора ни на шутку разыгралась в этот миг от столь редкого зрелища, Но первая же фраза Лаккомо, ножом брошенная с порога, разбила все красочные картинки вдребезги.

- Эти штуки разговаривают!

Оглушительно хлопнула деревянная дверь, и кабинет снова заволокла лёгкая "ватность". Охранные контуры, заложенные в стены ещё далёкими предками, замкнулись, защищая братьев от любого прослушивания.

Эйнаор медленно выдохнул.

Они были не просто близнецами -- медиумами вне категорий. Оба были достаточно осведомлены о делах друг друга. Потому каждый обязан был знать, о чём думает второй.

Эйнаору хватило одной фразы, чтобы не просто понять, о чём идёт речь, но и поймать образ напуганной груды металла в шлюзовом отсеке. Прочувствовать то, что чувствовал Лаккомо, стоя перед этим странным и страшным существом, не вполне машиной, но и не человеком, увидеть глазами брата жуткую маску, порожденную чьей-то извращенной фантазией.

"Так вот, каково нынче "лицо" Федерации..."

Король медленно вдохнул, опустив веки, и так же медленно выдохнул. Разговор предстоял тяжёлый...

Лаккомо вихрем пронёсся через кабинет и рухнул в "своё" кресло сбоку у стены. Закончив свой путь длиной в сотни световых лет в сей скромной точке пространства, он, казалось, разом сдулся и затих. Эйнаору даже почудилось, что от брата до сих пор ещё веет тем едва уловимым озоново-хвойным запахом, характерным для всплывающего из гиперпространства "Стремительного". После того как Лаккомо окончательно обосновался на своем корабле, этот пропитавший брата оттенок запаха стал ассоциироваться у короля с космосом. Очень далёким и очень загадочным для него космосом. В котором, однако, брат умудрялся чувствовать себя как дома.

И даже лучше, чем дома...

- Он молил о пощаде... - потерянным голосом сказал Лаккомо, глядя в пол остекленевшим взглядом, как будто по тысячному разу пересчитывал ворсинки золотистого ковра. - Нет, ты представляешь...

"Как же ты постарел, брат", - не к месту подумал Эйнаор, изучая своего собеседника. Впалые щеки с заострившимися скулами. Короткие, но неизгладимо глубокие морщины, залегшие возле кончиков губ и между бровей. Даже тени под глазами. Свет из высокого окна неудачно упал на породистое тонкое лицо, и оно показалось Эйнаору каким-то устрашающе высушенным. Король и так уже выглядел на десяток лет моложе своего близнеца. Что же будет потом?..