Матиас Фалдбаккен - Кока-гола компани

Симпель уверен, что видит, где у Берлица пересажены волосы, хотя тот вовсе и не пересаживал волос. У Берлица такой подозрительно гладкий лоб, какой бывает у сомнительно большого числа людей, перенесших пересадку волос, и именно из-за этого лба у Симпеля такие галлюцинации и возникают. На лбу Берлица нет ни единой морщинки, кожа выглядит так, будто она натянута на болванку, она сияет и блестит самым отвратным образом. Если начать со лба, то все его лицо — это колоссальное и ужасающее отсутствие мимики, и всё. Симпель не в состоянии смотреть на его лицо дольше половины секунды за один раз. Во-первых, из-за гладкого как внутренности лба и чрезмерно ухоженной бородки. Во-вторых, из-за ответного взгляда Берлица. Берлиц — мастер визуального контакта, или, как в случае с Симпелем, мастер отпугивать взгляды других, чуть более склонных к компромиссу людей. Симпель считает, что уставиться в ответ в харю Берлицу, которая так и светится воображаемой самоуверенностью и воображаемым перевесом сил, свыше человеческих возможностей. Проблема Симпеля в том, что Берлиц обретает реальную уверенность в себе и реальный перевес сил на деле, потому что у Симпеля взгляд становится загнанным и мечущимся. Его (Симпеля) глаза скачут по обстановке кабинета 217 в отчаянной попытке избежать психиатрического взгляда Берлица, прожигающего Симпелю любую щеку, какой бы он ни повернулся. Кабинет похож на перепрофилированную классную комнату, в которой не больше и не меньше обычных элементов обстановки классной комнаты, но Симпель не в силах вспомнить ни одного из этих элементов, когда он после окончания беседы выходит в столь же мрачный коридор. Он помнит кафедру и лицо Берлица. Точка. Остальное исчезает в утомительной дымке ощущений. Он понятия не имеет о том, какого цвета стены в кабинете, гладкие они или шершавые на ощупь, сколько окон на левой стене или каким узором изувековечен линолеум. Он не знает даже, висит ли за спиной Берлица черная доска, или это он так воспринимает исходящую от него черную ауру злобы. Висят ли над вероятной доской свернутые рулоном карты? Есть ли парты в глубине кабинета? Установлен ли вдоль правой стены поделенный на отсеки стеллаж из клееной фанеры? Украшены ли стены детскими рисунками? Наверняка. Но Симпель не имеет об этом ни малейшего представления. Да ему это и по фигу. Кабинет 217 существует в его изношенном регистре ощущений лишь в виде некоего навязчивого, давящего присутствия. Когда Симпель вспоминает о кабинете 217, а это бывает частенько, то воспоминание об этом помещении накатывает как пример из категории «здесь-ничего-не-найдешь-кроме-скучищи-и-неприятностей-и-дни-проходят-один-за-другим-и-все-время-темно-и-все-навевает-на-мысли-о-принуждении-и-долге-и-обязательном-посещении-школы-и-неизбежности-оплачиваемого-труда-и-достижениях-и-огорчениях-и-обязательных-огорчениях-я-не-желаю-здесь-находиться-но-я-всегда-здесь-все-равно-почему-я-вынужден-так-много бывать-в-подобных-местах-что-мне-уже-кажется-что-такие-места-мне- необходимы ».

Можно сказать, что беседы в кабинете 217 подстегивают проектную активность Симпеля. Настала очередь Берлица-козла.

Лониль выглядит как светло-бежевый клон Баквета [1] Сорванец-негритенок Billie «Buckwheat» Thomas, герой американских фильмов. , но без бакветовского комикования в стиле немого кино. Вообще ничего комичного или забавного в подвигах и поведении Лониля нет. Потому что Лониль никакой не Сорванец. Он трагичен, а серьезность его поведенческих отклонений нельзя преувеличить. Никому не дано было предугадать, что комбинация хромосом от двух по всей видимости здоровых людей, Симпеля и Мома-Айши, до безумия влюбившихся друг в друга над прилавком с рыбой в Пембе на Занзибаре, сможет породить такого маленького монстра. Но несмотря на монструозное нутро, Лониль обладает чарующей внешностью. Так же, как и Баквет. Мома-Айша даже старается зачесывать ему волосы кверху и назад последние пару лет — после того, как он перестал кусать за руки пытавшихся потрогать его афро. Симпель так и не разобрался, что это за расческа у нее, но исходит из того, что это единственное орудие, способное продраться сквозь чертовы афрокудряшки. Какая-нибудь занзибарская штуковина. Выглядит она как вилка без рукояти с десятью длинными острыми зубцами. Симпель не понимает, как этот инструмент действует. Когда он отваживается по-отечески взъерошить волосы Лониля рукой, пальцы у него всегда там и застревают, а Лониль, взвыв, шипит и клацает зубами. Как правило, Симпель старается воздерживаться и от участия в его утреннем туалете, и от назойливого взъерошивания волос. Испытать на себе молочные зубы Лониля ему довелось один раз прошлой осенью, когда Мома-Айша ездила навещать родственников в Пембу, и это незабываемо. Попробовав воспользоваться афрорасческой, он был так укушен в руку пониже плеча, что лиловый след от зубов саднил еще месяца два. То, что Мома-Айша сколько хочет может возиться в афроволосах Лониля, Симпель относит на счет африканской солидарности. Ну и пусть себе, думает он. Дикари чертовы. Теперь у Лониля, к счастью для Симпеля, выпало четыре передних зуба, внизу и наверху. Не далее как на прошлой неделе Лониль пытался отрезать Симпелю указательный палец. Как хороший отец, Симпель, на которого нашло заботливое расположение духа, пытался отереть горстку пармезанных крошек со щеки Лониля, но не успел он даже вымолвить слов ‘психопатишка поганый’, как раздалось клац, а его указательный палец оказался зажат в дырке, где раньше находились передние зубы Лониля. Симпель успел вытащить палец прежде, чем Лониль рубанул снова коренными.

Телосложение у Лониля безупречное. Он оснащен пенисом, которому папа Симпель уже завидует. Его торс круглится мускулами. Затылок и плечи образуют небольшие выпуклые дуги, точь-в-точь как у боксера. Грудные мышцы — два твердых, как камень, теннисных мячика. Единственное, что отличает тело Лониля от тела взрослого атлета, если не считать детского размера, это его огромная голова. Да и волосы, торчащие, как туча, вверх и назад, не способствуют тому, чтобы голова казалась не такой большой. Мома-Айша беспокоится, что монодиета из одного карпаччо может вызвать дистрофию, но детский врач Грёппле, с самыми сухопарыми губами в мире, раз за разом повторяет, что ей не стоит волноваться. В карпаччо содержатся все необходимые питательные вещества. «Ви мошшете видетть по ему, конэшшна, шшто ему не тРРРэбуется более того, шшто он полушаэт. У эттого малтшик пРРРэкрассный фисишеский фоРРРм», успокаивает Грёппле. По совету Грёппле Мома-Айша пыталась затащить его на спортивные занятия, но безуспешно. Ведь само собой разумеется, что Лониль а) отказывается слушаться указаний б) ни за что не желает участвовать в совместных занятиях в группе или команде в) является чумой и проклятьем недоумков-тренеров, по основной специальности — служащих муниципалитета г) размалевывает раздевалки, клубные помещения и гимнастические залы, а также нетренированные, одетые в треники АДИДАС ноги спортивных арбитров фломастерами д) сбегает, стоит только Мома-Айше на секунду отвернуться е) кусается; в общем, всеми возможными способами срамит Мома-Айшу. Лониль обеспечивает себя тренировками как таковыми, в их неорганизованном варианте, самостоятельно. Каждый день после школы он скачет на угловом диване перед телевизором до тех пор, пока не упадет без сил, как правило часов в 10–11 вечера. Укладывать Лониля спать бесполезно; нужно дождаться, чтобы он именно упал без сил.