Георгий Пряхин - Хазарские сны

— Не на велосипеде?

И Медведев вполне серьезно ответил:

— В Академию иногда езжу. А здесь — слишком большая сутолока. Да и велосипед стибрить могут. Жалко.

Что верно, то верно. Здесь, у комплекса зданий бывшей «Правды», у Сергея у самого уже новенькую «Волгу» сперли: нравы тут отнюдь не академические.

Любопытная деталь: нынешний Президент России ездит, когда не летает, на бронированном «мерседесе», а нынешний Президент Соединенных Штатов — по существу на нашем «Зиле». Американцы никак не могли разгадать секрет непрошибаемой безопасности «членовоза», пока с наступлением новых времен, когда все у нас стало на продажу и на вынос (как и распивочно), не купили саму машину и не распилили ее. И выяснилось, что в бронированном, причем, разумеется, русской слоновьей брони, корпусе, панцире ее сидит и даже плавает — еще и потому «Зил» хорош для дремлющих седоков — герметичная капсул. Броня в броне. И собственные президентские кадиллаки американцы стали делать по этому же образцу.

Медведев же, насколько знает Сергей, первым из бывших членов п/б практически собственными руками построил и собственную, неказенную, поскольку из коттеджа тотчас наладили, деревянную дачу в академическом поселке Новодарьино, неподалеку от дачи Пришвина. Там они все, наверное, на великах гоняют. Поголовный Гринпис. В общем, в отдельных случаях и Москва держит удар достойно.

Появились в Успенском и другие секретари ЦК КПСС — неприкаяннее всех почему-то чувствовал себя только что переведенный в Москву глава Татарстана Усманов: знал бы он, как уверенно утвердится в новой России его преемник Шаймиев — и последний председатель Комитета партийного контроля прибалт — латыш Пельше надолго обозначил аскетическую чеканку должности — Пуго, будущий министр внутренних дел и еще одна будущая жертва не столько переворота, сколько собственной совести. Жертва вдвойне: вслед за собою увлек на тот свет и свою русскую жену…

В таком же, секретарском коттедже жил и Кручина. Формально должность у него, конечно, пониже, но кто ж не знает, что в любом, даже самом возвышенном сообществе, особенно в России, завхоз всегда играет фактически вторую скрипку, ибо подчиняется, прихоти исполняет одной только первой. Перед всеми остальными, даже перед формально второй, отбывает коверный — или подковерный — номер, а вот за первой следит в оба, угадывая каждое повелительное движенье державной брови.

Завхозы тогда, в девяностые, даже становились п е р в ы м и — взять ту же Московскую патриархию…

Шесть миллиардов рублей, тогдашних, тверденьких рублей в одночасье перевело управление делами ЦК, под которым были и газеты, и типографии, и дома отдыха, и просто прямые и немалые партийные взносы, на социальные нужды разваливавшейся страны — правда, не помогло. Не спасло.

К тому же иерархия в ЦК выстроилась, перед падением, весьма странная, что всегда способствует возвышению завхозов. Появились удивительные тандемы, пары и даже тройки членов и кандидатов, отвечавших за одно и то же направление. Самого Сергея, например, еще до работы в ЦК довольно долго утверждали на должность заместителя председателя Гостелерадио СССР. Прошел массу собеседований в ЦК. Наконец вызвали к Лигачеву, как раз ко Второму. Отбеседовали — Лигачев, надо сказать, умел слушать и проявлял к собеседникам вполне человеческий интерес. С легким сердцем возвращался Сергей на службу: теперь уже все, последняя инстанция пройдена, не будет же чаевничать с ним еще и Горбачев — не та должность, на которую его смотрят. Теперь остается лишь дождаться формального решения секретариата ЦК. Не тут-то было! Через неделю снова вызов на Старую: желает побеседовать Яковлев. Ехал в полном недоумении: Лигачев — прямой начальник Яковлева, зачем же после начальника, уже давшего «добро» на утверждение, беседовать на этот же предмет еще и подчиненному? Отчаевничали вновь — с Яковлевым вприкуску: он собеседник иного плана, так и эдак, по-кошачьи пробует визави на зуб, хотя больше говорит, внимательно взглядывая своими ярославскими, сам, раздумчиво и парадоксально. Возвращался в некотором замешательстве: что бы это значило? Какого берега держаться — левого? правого? Чьи указания впредь воспринимать как руководящие и, спотыкаясь, торопиться с их исполнением? Ясно ведь, что ему давали понять: как бы там ни было, а слухай сюда, не зря ведь Яковлев за час разговора ни разу не упомянул Лигачева, своего формального шефа.

Надо сказать, наиболее дальновидные не торопились, чтоб не споткнуться ненароком, с исполнением ни тех, ни других.

Такие же связки, по существу стреноживающие гужевых напарников, появились не только в идеологии. Подчиненные, рядовой состав ЦК, стремясь уследить за тенденциями и преференциями, сплошь стали раскосыми, как китайцы. А выйдя из одной начальственной двери, задумчиво останавливались возле другой, паритетной: заходить ли вообще и если заходить, то с какой степенью скорбности на прилежном лице? Секретарские же пары и тройки ходили друг за дружкою, как мешком из-за угла привеченные. Даже люди, прослывшие на местах энергичными, разворотливыми и решающими, будучи переведены с повышением в Москву, враз становились аморфными, бродили по новым своим казематам с пустыми глазами.

Все это, разумеется, тоже отражалось на негласной Успенской табели о рангах — жена Кручины, человека, который с комсомольских еще лет хороводился с Горбачевым, которого М.С., став еще только секретарем по сельским делам, сразу же сделал своей правой рукой, проведя в руководители сельским отделом, а потом, выйдя в генеральные, подтвердил помазание, назначив его управделами ЦК, — жена его в дачном цековском поселке действительно могла бы быть царицею бала. Особенно, если учесть, что мужчины вообще появлялись тут лишь к ночи да на выходных: на дачах верховодили дамы. Она же, обширная, уже похожая на кадку, кадку судя по невытравимым южным обертонам — с медом, появлялась в тесном дачном магазинчике в окружении липших к ней, на сладкое, внучат и шумно занимала место в очереди. И стояла с удовольствием, негребливо участвуя в стоячих женских посиделках, а потом еще и на улице, уже выйдя из продовольственного с гирляндою авосек поверх гирлянды внуков, останавливалась, завершая с кем-либо из собеседниц, нередко из обслуживающего персонала, горячее обсуждение животрепещущей проблемы кори или детских ангин.

И такая-то, даже такая! — не усмотрела, не уберегла, руки полные не подставила. Становясь «благородными», мы первым делом научаемся спать в разных кроватях с нашими простонародными женами.

…Итак, после Аркалыка, Целинограда, Кустаная, Павлодара, в которых он появлялся эпизодически, только для того, чтобы продиктовать, прокричать через полстраны в редакцию свои репортажи о ходе уборки урожая, потому как из регионов, а тем более из целинных безводных совхозов, по которым кочевал, даже бреясь иногда насухую, сделать это, докричаться до Москвы было почти невозможно (а попробуй найди в ней правду, залегая всю жизнь в такой глубинке), в то время как целинный урожай ввиду жесточайшей, второй год, засухи на всей остальной хлебосеющей части страны приобретал судьбоносное значение, его послали еще и в Волгоградскую область. Последняя проба, уже почти что ничего не значащая — если, конечно, не случится какого-то сумасшедшего провала.