Вера Чайковская - Мания встречи (сборник)

Натка же в день второго приезда художника сразу же принесла ему показать те три рисунка с травами, которые он ей подарил, а она вставила в красивые деревянные рамочки, специально заказанные столяру в мастерской на местном рынке. Три эти пастели, к несчастью неподписанные, впоследствии висели на «экспозиционной» стене пансионата, удивляя небывалой свежестью исполнения и невероятной свободой выражения чувств, что как-то не укладывалось в сложившуюся картину искусства «сталинской эпохи».

Один нынешний искусствовед академической выучки, увидев эти пастели, восхитился и стал определять автора. Тут же вспомнился Давид Штеренберг, начинавший как крутой авангардист, а впоследствии с наслаждением писавший те же листья и травы. Но травы неизвестного художника были экспрессивнее и фантастичнее. К тому же легенда гласила, что он был высокий и очень красивый. К Штеренбергу это не подходило. Но тогда, может быть, Александр Тышлер? Вот уж красавец, фантаст, всегда выбирающий свою тропку. Но и Тышлер был невысокого роста, а мясо, в особенности хорошо приготовленное, очень даже любил.

Со временем это превратилось в своеобразную игру посетителей пансионата – попытка выяснить, кто был тот «культурный герой», оставивший о себе такую мощную память, разросшиеся деревья, цветы, которые словно с тех самых пор все расцветали и расцветали, и неугасающую любовь двух старейших сотрудников пансионата, которые, впрочем, тоже через некоторое время стали «легендой». Наталья Степановна ушла на «заслуженный отдых», а Колян совсем спился и был уволен новой директоршей.

Перебирали десятки имен, удивляясь, как много было в те трудные времена «изгоев». Но ведь Наталья Степановна могла кое-что приукрасить? Да и спившийся сантехник Николай Николаевич мог все выдумать! И вся эта история вполне могла оказаться фантазией двух не очень образованных людей – пьющего работяги и недалекой администраторши?!

Однако три пастели в красивых рамочках на стене все же висели, удивляя и восхищая профессионалов. К тому же в пользу «легенды» говорило и то обстоятельство, что в подвалах пансионата был найден свернутый огромный холст, в котором все тот же искусствовед опознал батальную композицию «Буденовцы побеждают», известную по архивным записям Академии художеств. По неясным причинам комиссия Академии отклонила закупку этой работы.

Холст был сильно попорчен, краски, и без того мрачные, пожухли, и на лице столпообразного маршала сохранились только усы (из-за чего нашедшие холст рабочие, менявшие в подвале трубы, приняли его за Сталина).

На средства Союза художников холст был отреставрирован и вскоре продан за бешеные деньги анонимному коллекционеру – любителю «казенных» советских раритетов. Спор об этих деньгах (впрочем, бесследно куда-то канувших) до сих пор идет между Академией художеств и Союзом художников.

Опирающаяся на палку, седая и очень уже дряхлая Наталья Степановна, всю жизнь прожившая в деревянном домике вблизи пансионата, имеет обыкновение летом, до жары, ковылять на луг, где когда-то рисовал художник, оставивший такой след в ее душе.

Впереди бежит беленькая внучка, а позади них медленно переваливается толстый белый щенок неизвестной породы, подобранный внучкой в поселке.

Наталье Степановне хочется рассказать внучке о художнике, какой он был необыкновенный, красивый, веселый, но внучка ничего не понимает, смеется и начинает играть со щенком.

На лугу же какие-то богатые людишки понастроили одинаковых серых кирпичных домов, похожих на казармы. В поселке говорят, что они их собираются сдавать за большие деньги. Буквально на глазах от луга ничего не осталось. Но Наталья Степановна продолжает сюда приходить.

Ей кажется, что ее художник, Лохматый, «изгой», обязательно откуда-нибудь появится, такой же высокий, веселый, молодой, с чудесными жесткими волосами, стоящими дыбом, такой же независимый и неуязвимый.

И прогонит всех этих торгашей с луга. Сознание старушки уже мутится, она, по словам местной участковой врачихи, совсем «того», «впала в детство», не отсюда ли эта ее неколебимая вера?

Некто Архаров, тридцатипятилетний помещик, бывший гусар, сохранивший и военную выправку, и военный блеск, и привычку к решительным действиям, при том что на досуге занимался вполне мирными делами – обустраивал поместье в преддверии женитьбы, приехал в Петербург к довольно известному в его кругу живописцу, к тому же своему приятелю, Скворцову, чтобы заказать акварельный портрет невесты.

Сама невеста ни о чем не знала. Это был предсвадебный сюрприз. Слуга впустил его в просторную мастерскую с античными слепками вдоль стен, где Скворцов еще разговаривал с предыдущим заказчиком. И за ту минуту, что Архаров ждал, он приметил на столе небольшую, в изящной рамке акварель. Женское лицо – уже не очень юное, но необыкновенно приветливое, с волной темных волос надо лбом и доверчивым взглядом темных глаз, – тонко очерченное плавной линией, ему кого-то живо напомнило, да так, что вся кровь бросилась к щекам.

Что это? Или былая возлюбленная, имя которой он забыл, однако ее облик запечатлелся в памяти?

– Кто сия дама? – спросил Архаров художника, выпроводившего посетителя.

– Госпожа Каюрова, – ответствовал тот, с интересом глядя на запылавшее лицо гостя. – Вам знакома?

Архаров напряг память.

– Каюрова? Боюсь, что нет. Но акварель чудо как хороша! Не сделаете ли для меня копию, Петр Никанорыч?

У художника дрогнуло лицо.

– Не волен. Портрет заказал муж. Если хотите копию – спросите у него. Да и заберут его сегодня-завтра, а по памяти не восстановлю.

И добавил извиняющимся тоном:

– Я бы исполнил, Иван Георгиевич, дорогой. И с большим удовольствием. Но муж – важный сановник, с гонором. Боюсь вызвать неудовольствие.

Архаров оборвал этот разговор. Внес аванс за акварельный портрет невесты, договорился о днях и часах позирования. (Скворцов рисовал свои акварели быстро, в «импровизационной» манере, но долго изучал модель и делал предварительные карандашные наброски.)

Архаров повернулся уходить, но задержался.

– Так не сделаете?

– Не могу, Иван Георгиевич. Очень горяч муж. А если прознает, что без разрешения…

– А когда, говорите, за ним приедут?

Архаров близко подошел к акварели, но снова взглянуть не решался.

Художник объяснил, что обещались вот-вот приехать. Муж портрет уже видел и велел вставить в раму. Деньги тоже заплачены. За портретом приедет лакей.

Архаров наконец решился и взглянул. И снова тот же внезапный холодок узнавания! Что за притча?

Спускаясь по узкой лестнице, он встретил спешащего наверх человека, по виду похожего на лакея.