Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

— Ты уверен, что в Ломже я вела себя еще хуже? Ты действительно можешь гордиться своими учениками, если я так запросто, — она щелкнула пальцами, — могу сбить их с пути!

От того, что она сидела верхом на стуле, ее платье задралось выше колен, и к тому же она смеялась, словно для того, чтобы показаться ему еще распущенней, чем он прежде думал. Вдруг она вскочила со стула и начала кричать с дикой злобой так, что ее можно было услышать в самой дальней комнате гостиницы:

— Если ты мог унижать меня, валяясь в Амдуре в грязи у дверей дома твоей первой невесты, то и мне позволительно вести себя в Ломже так, как я хочу, и проводить в Нареве время с твоими учениками, если мне нравится!

Он отказывался понять, почему она рассматривает как позор то, что он просил прощения у отца Двойреле Намет, и какое отношения это имеет к ее нынешнему поведению. И она еще называет это красивыми словами «проводить время с твоими учениками»! И Цемах вышел из комнаты, не ответив на ее крик вдогонку ему:

— Ты боишься, как бы я не рассказала тебе о моем поведении чего-нибудь похуже, потому ты и убегаешь, трус!

Другие сыны Торы тоже хотели взглянуть на жену реб Цемаха. По дороге в кухню или с кухни они останавливались около гостиницы. Несколько раз, выходя на улицу, Слава замечала глазевшую на нее компанию ешиботников. Она дружелюбно улыбалась им прямо в лицо, и те сразу же поспешно уходили. Позднее сыны Торы говорили между собой, что она ничем не отличается от других женщин, абсолютно ничем. Тем не менее она поселилась в их мыслях, как птица в чужом гнезде, и они спрашивали друг друга: чего ожидает Хайкл-виленчанин от того, что заходит к ней? Ведь реб Цемах еще не развелся с ней, так что она все еще мужняя жена. Но Янкл-полтавчанин отвечал на это:

— Здесь нет никакого вопроса. Хайкл-виленчанин испытывает влечение даже к мужней жене.

Янклу не подобало крутиться около гостиницы, как делали его придурковатые товарищи. Он не побоялся зайти в Пурим на трапезу к старосте благотворительной кассы Сулкесу и вручил ему в качестве шалехмонес метлу, так неужели он испугается какой-то ломжинской еврейки? Янкл наморщил лоб, и у него сразу же возник план: он зайдет к жене реб Цемаха под тем предлогом, что ищет кого-то в гостинице, и посмотрит на нее. Так он и сделал. Он прошел по гостиничному коридору так же стремительно, как по вагонам поезда, когда он ездил без билета и не хотел встречаться с контролером. В гостинице в полдень было пусто, постояльцы разошлись по Нареву. Янкл проверил одну дверь — заперта; вторую — открытая пустая комната; третью — и застрял намертво, как топор в бревне: Хайкл сидел в глубоком кресле и разговаривал с женщиной, сидевшей напротив.

— Виленчанин, вся ешива вас ищет. Вам срочное сообщение из дома.

В голове Хайкла пронеслась мысль, что что-то случилось с мамой. Он встал бледный, руки у него дрожали. Слава тоже смотрела на вошедшего в беспокойном ожидании.

— Что случилось? — едва смог выговорить Хайкл.

Янкл ответил не сразу, он нахально рассматривал жену реб Цемаха и наконец сказал:

— Выйдемте, я расскажу.

В коридоре он проржал в лицо виленчанину:

— Ничего не случилось. Я хотел взглянуть на вашу красавицу. Вижу, как вы с ней воркуете.

И прежде чем Хайкл успел наброситься на него с кулаками, Янкл-полтавчанин уже был на улице, а в коридоре от него остался только смех, похожий на ржание. Этот смех витал в пространстве, как дым от ушедшего паровоза.

От взгляда на жену реб Цемаха перед глазами у Янкла остался ослепляющий свет, как от далекого таинственного окна, неожиданно отразившего солнце. Янкл знал, что он красивый парень и что у дочерей обывателей все падает из рук, когда он обжигает их своим горячим взглядом. У него не было ни малейшего сомнения, что он произвел бы огромное впечатление на эту ломжинскую красавицу, если бы там не сидел этот виленский бык.

— Сказать, что она обычная женщина, не скажу. Но если бы я вышел в светский мир, то нашел бы красотку получше, — заверил Янкл своих товарищей.

Тогда на квартиру к логойчанину начали заявляться ешиботники, которые прежде обходили его стороной. Парни надеялись встретить у него красивую раввиншу или услышать о ней что-нибудь любопытное. Этой ситуации способствовало и то, что приблизился конец семестра, когда заведенный в ешиве порядок разваливался. Свое влияние оказал и тяжелый траур по малоритчанину. Мысли и разговоры об этой женщине вырывали парней из скорби по умершему, как река весной разламывает сковывающий ее лед.

Но богобоязненные сыны Торы бурно возмущались руководством, допустившим такое положение. Глава ешивы реб Симха использовал то, что в конце семестра он не должен был вести урок. Он не выходил из дома и ждал, пока парни из Литвы и Польши [201] Имеется в виду не Польша как государство, а Белостоцкое (ныне Подлясское) воеводство, в состав которого входило местечко Нарев, эта территория с XIV в. была частью Великого княжества Литовского, но населена была преимущественно поляками. не разъедутся по домам на праздник. Только Зундл-конотопец не верил, что опасность исчезнет сама собой. Своими маленькими горящими глазками Зундл отыскал компаньона, Ошера-Лемла-краснинца, чтобы тот помог ему спасти ешиву. Ошер-Лемл-краснинец с нестриженой черной бородой, молчаливый, беззлобный и самый наивный человек в ешиве, показал, что умеет не быть наивным, добрым и молчаливым. Он пошел к квартирным хозяевам логойчанина и начал кричать потусторонним голосом:

— Учитель, обучающий ваших детей древнееврейскому языку, ходит с мужней женой! Ее муж, вернувшийся с покаянием реб Цемах Атлас, едва смог сбежать от нее, а логойский еретик привез эту распущенную женщину сюда, чтобы она наделала бед своему мужу и опозорила ешиву. Если вы не откажете от места этому учителю, ваши дети вырастут такими же распутными, как он. Вы помогаете погубить святую ешиву, и вам это не простится до конца времен!

Обыватели отказали учителю от места. Ошер-Лемл-краснинец и Зундл-конотопец пошли к главе ешивы домой и потребовали от него выслать логойчанина из Нарева с полицией.

— Вы в своем уме? — со страхом посмотрел на них реб Симха Файнерман, как будто им пришла в голову мысль, давно мучившая его. — Логойчанин из России, а вы требуете, чтобы мы передали его в руки иноверцев? Разве можно так поступать?

Но Ошер-Лемл-краснинец, всегда державшийся скромно даже с младшими, на этот раз ответил главе ешивы:

— Не только можно, но и нужно. Если логойчанин останется в Нареве, он испортит и других учеников, как испортил Хайкла-виленчанина.

— Во всем виноват реб Цемах Атлас! — прорычал Зундл-конотопец. — Если бы он не поселился в Нареве, его ломжинка не приехала бы сюда. Надо велеть и ему немедленно уехать из Нарева.