Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

Голубые глаза реб Симхи Файнермана стали еще голубее от холодного гнева на приближенных, требовавших, чтобы он рассорился со всем светом. Однако он хотел хорошенько обдумать это дело, прежде чем ответить. В задумчивости он зашел в спальню к своей раввинше.

Раввинша, полноватая, с большим отечным лицом и в тяжелом парике поверх собственных русых волос, лежала на кровати в одежде и стонала. Из-за сырой погоды, обычной в канун Пейсаха, она сильно страдала от подагры. В сухую погоду она тоже ходила страдающая и обиженная из-за того, что новогрудковская ешива в Нареве получает меньше денег, чем мирская ешива. «Мирская ешива знает только принцип „дайте вы мне“», — говаривала раввинша. Сказануть она могла лучше десяти новогрудковцев. Все боялись ее острого языка, ученики ее мужа и раввины дрожали перед ней. Если какой-нибудь гость видел, что новогрудковская раввинша не угощает его, он знал, что приговор ему вынесен и что он пропащий человек. У главы наревской ешивы не найдется для него ни времени, ни душевных сил, ни внимания. Не только муж, но и чужие люди очень уважали ее мужской ум и самоотверженность во имя Торы. У нее всегда столовался десяток молодых людей, и она сама для всех готовила. Часто она с дочерями спала в одной постели, потому что дом был полон гостей. И все же раввинша никогда не жаловалась, что ее дом словно находится в общественной собственности, что вплоть до вечера пятницы у нее нет денег на субботу и что она не может позволить себе поехать со своими болячками на горячие воды, в то время как другие здоровые раввинши просиживают все лето на даче. Реб Симха относился к своей жене с большим почтением и разговаривал с ней как с равной, иногда — цитируя талмудических мудрецов, и всегда — намеками. И на этот раз он разговаривал коротко, наполовину на священном языке:

— В чем ее сила? И что у нее на уме?

Раввинша поняла, что муж хочет ее спросить, в чем сила жены ломжинца, что сыны Торы теряют из-за нее голову? И зачем она затянула в свои сети виленчанина с логойчанином? Неужели она собирается развестись с мужем и выйти замуж за одного из этих испорченных парней? На первый вопрос реб Симхи раввинша ответила комментарием на слова из недельного раздела «Балак»: поколение вышедших из Египта, перешедшее через Чермное море, стояло у горы Синайской, но то же самое поколение не выдержало испытания дочерями Моава. На другой вопрос реб Симхи раввинша ответила, что ломжинка так же интересуется виленчанином и логойчанином, как он, глава ешивы, хочет их взять себе в зятья. Похоже, ломжинка хочет таким образом заставить своего мужа вернуться домой.

— И это путь? — удивился реб Симха.

Жена реб Симхи не любила Цемаха еще со времени, когда тот вел в Нареве группу учеников и не склонялся перед ее мужем, главой ешивы. Раввинша под маской суровости была по своей природе веселой точно так же, как под тяжелым париком она носила собственные волосы. Однако из-за болей, вызванных подагрой, она сейчас не могла долго разговаривать:

— Из всего, что я слышала о жене ломжинца, я поняла, что она умна, но из-за чего-то, чего я не знаю, не хочет расставаться с ним. Она не праведница, и если у нее нет другого способа убедить его поехать домой, то затащить в свои сети этих двух парней — для нее тоже способ. — Раввинша села и поправила парик, как будто собиралась благословлять субботние свечи. — Для твоих собственных дочерей ее пребывание в Нареве представляет еще большую угрозу, чем для учеников. Девочкам нравится, что ломжинка ни с кем не считается, и они шушукаются о ней в своей комнатке.

Реб Симха отступил к двери и долго молча смотрел на жену. Потому пошел назад в библиотеку, где его ждали конотопец с краснинцем, и велел им передать реб Цемаху-ломжинцу, чтобы тот немедленно пришел к нему.

— Вы должны уехать из Нарева как можно раньше, — глава ешивы встал навстречу вернувшемуся с покаянием, когда тот вошел.

— Это я знаю. Вопрос в том, куда ехать?

Реб Симха ответил со странной поспешностью и в то же время не глядя на собеседника:

— Моя жена, чтоб она была здорова, хорошо разбирается в мирских делах, и она говорит, что ваша жена ничего дурного не имеет в виду, она ни в чем не виновна. Моя жена полагает, что таким образом ваша жена хочет заставить вас вернуться домой.

Цемах слушал и рассматривал свои руки, как будто никак не мог их узнать.

— Если она ничего дурного не имеет в виду, то грех еще больше. Другая женщина на ее месте позвала бы мужа к раввину, к людям, но не вела бы себя подобным образом.

Главе ешивы хотелось воскликнуть: «Ведь вам же хотелось светскую женщину!»

Чтобы не взорваться, реб Симха минуту смотрел на полку со святыми книгами, а потом зашагал по комнате, заложив руки за спину, будто для того, чтобы справиться с гневом. Он никогда не вмешивается в отношения между мужчиной и женщиной, поэтому до сих пор воздерживался от того, чтобы высказать свое мнение о ссоре реб Цемаха с женой. Он также не считает подобающим передавать то, что говорят другие. Однако, если дело зашло так далеко, он обязан рассказать, что, когда он зимой был в Вильне на собрании Комитета ешив, его посетил реб Авром-Шая-коссовчанин. Он пришел спросить о Хайкле-виленчанине. Этот виленчанин — подходящий ученик для Махазе-Аврома, нечего сказать! Слово за слово речь зашла о реб Цемахе Атласе. Махазе-Авром вспыхнул и сказал, что в жизни не слыхал, чтобы оставляли живую жену из-за мертвой невесты и при этом еще полагали, что это путь покаяния.

Глава ешивы, увидев, как сидящий на стуле реб Цемах поник головой, нагнулся к нему и заговорил доверительно:

— Не обижайтесь, я не хочу вас огорчать, но все-таки не случайно, что с тех пор, как вы вернулись в Нарев, у нас начались такие беды, каких у нас прежде не было, и именно с вашими учениками! Это на что-то да намекает.

— Намек я уже давно понял, — поднял голову Цемах. — Если я еще недостаточно был наказан прежде, в Нареве я увидел в своих учениках, как в зеркале, что мой путь в жизни был ошибочен. Но и моя женитьба — часть этого ошибочного и ложного пути, мы с женой не пара.

— Как вы понимаете, реб Цемах, я только передал то, что слышал от Махазе-Аврома, я сам не могу решать, как вам себя вести. Сейчас я вообще не могу думать ни о чем, кроме бед, которые нам приходится терпеть от логойчанина. В ешиве есть праведные и непорочные люди, полагающие, что позволительно рассказать полиции, что логойчанин из России, без польского паспорта, и что ешива не несет за него ответственности, потому что он стал коммунистом. Но я не хочу допустить этого из опасения осквернить Имя Господне и потому, что мне его все-таки жалко. Помогите нам, реб Цемах, отделаться от него. Вы привели его из России, и главные счеты у него с вами. Так попытайтесь же добиться у него по-хорошему, чтобы он уехал из Нарева. Несмотря на то что мы стеснены в деньгах, мы дадим ему, сколько он захочет, лишь бы уехал.