Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

Он знал, что не должен допускать такого тесного соприкосновения их тел, но ему хотелось, чтобы человек, хоть какой-нибудь живой человек сочувствовал ему. Его борода касалась ее мокрых от слез щек, его голос стонал тоской осеннего ветра между увядших наполовину листьев:

— Не говорите, что я чистый и добрый. Я пропащий человек!

И он оглянулся в отчаянии, как будто раскаивался в том, что мучил себя, стараясь преодолеть желание сейчас же лечь с ней в лесу, прямо на промокшей земле. Упершись ему в грудь своими узкими ладонями, Роня, полузакрыв глаза и полуоткрыв рот, тоже тонула в каком-то болезненном восторге, как будто ждала компенсации за свое потерянное счастье. Вот он поднимет ее своими сильными руками и опустит где-то, пусть даже на мокрой траве, лишь бы он согрел ее замерзшее тело и успокоил ее. Цемах почувствовал, что холод покидает его тело, почувствовал, как сладкое опьянение завертелось в мозгу. Испытание пришло снова. Уже на последнем вздохе он сказал ей:

— Прощайте! — И отправился в местечко.

Он знал, что Роня, дочь резника, осталась стоять на опушке леса и смотрит ему вслед, а по лицу ее льются слезы. Однако он боялся оглянуться, как тогда в Амдуре, когда сказал своей невесте Двойреле Намет, что уезжает, и поспешно вышел из лавки, чтобы не видеть ее глаз, из которых текли слезы.

В пятницу утром директор ешивы исчез. С маленьким свертком под мышкой он вышел из своей комнаты, поблагодарил хозяина и хозяйку за квартиру и, прежде чем они успели сказать хоть слово, вышел из дома. Три четверти своих вещей он оставил и ни с кем не попрощался. Никто из извозчиков не вез его на вокзал. И Валкеники долго не могли освободиться от этой воображаемой картины: высокий чернобородый директор ешивы шагает через пустынные поля к поезду.

После его исчезновения библиотечная компания сняла пост у входа в синагогу. Ешиботники снова могли входить в нее, чтобы молиться и изучать Тору. Однако зятя старого раввина ребята продолжали туда не пускать и установили вахту у его мануфактурной лавки на рынке. Евреи даже не пытались туда заходить, крестьяне боялись побоев. Стоявшие на вахте знали, что Гирша Гордон не станет звать полицию, опасаясь прослыть доносчиком. Обитатели местечка открыто радовались его поражению, как будто мстили за все те годы, когда они кланялись ему. Даже богобоязненные обыватели от него отдалились.

Что его не будут впускать в синагогу, реб Гирша Гордон не ожидал. К тому же он нес убытки и мог вообще разориться. Валкеникские обыватели стояли вокруг его лавки да еще и подбадривали молодых людей, не пускавших к нему покупателей:

— Так и надо. Он сжег книги, купленные на кровью и потом заработанные гроши, так пусть его ударят по карману! Тогда он поймет, что натворил.

Но самый настоящий ад был у него дома. Жена сидела бледная и холодная и молчала. Дочь выходила к столу с красными от слез глазами. Ей стыдно было показаться на улице. Бейнуш не выходил из дома и кашлял так, будто отец отбил ему легкие. Когда Бейнуш заходился в кашле, реб Гирша видел, что жена и дочь смотрят на него, как на врага. Они радовались тому, что все местечко было против него. «Враги человека — его домашние» [96] Миха (Михей), 7:6. , — тихо ворчал он. Если так будет продолжаться, он будет вынужден бежать из Валкеников, как директор ешивы. И он отправился к каменщику Исроэл-Лейзеру за советом: что делать, чтобы прекратить этот бойкот? Может быть, Исроэл-Лейзер все-таки не сжег книги? Каменщик холодно посмотрел на него и ответил, что если реб Гирша Гордон заплатит ему вдвое больше того, что заплатил, чтоб он забрал книги, он их все вернет в библиотеку, ни одна страничка не пропадет. Реб Гирша было подумал, что этот укрыватель краденого еще и посыпает соль на его раны, но Исроэл-Лейзер не шутил, он говорил серьезно и деловито.

Когда каменщик подогнал ключ к замку библиотеки и утащил книги в мешках, чтобы сжечь их в печи, он подумал в последнюю минуту: некуда спешить. Связываться с этими парнями — это не увести у хозяина корову из стойла. Эти ребята могут его и прибить, и он будет лежать холодненьким. Пусть лучше эти книги пока постоят у него в мешках. Если до него доберутся, он отдаст им книги добром, и конец делу. Только когда он увидит, что его не подозревают, тогда и решит, что дальше. Но даже парням из его банды, прекрасно знавшим его и обычно находившимся в курсе всех его дел, на этот раз в голову не пришло, что он причастен к этому делу. Каменщик хладнокровно смотрел, как местечко кипит, и спокойно думал о торговле: зачем ему сжигать эти книги, если можно их потихонечку увезти в Вильну и там продать книготорговцу? Исроэл-Лейзер взглянул на ворованный товар, и у него потемнело в глазах: на всех первых страницах и на каждой десятой странице стояла большая круглая печать, на которой жирными буквами было написано: «Народная библиотека Валкеников». Дело ясное, никакой книготорговец такой товар в руки не возьмет, хоть бери и жги его! Тоже не годится. Люди начнут спрашивать, почему у каменщика из печи идет дым до неба. Исроэл-Лейзер уже забыл, что он вступился за честь святой Торы и в субботу утешения до крови дрался в синагоге с этими еретиками. Теперь он хотел им предложить отыскать пропавшие книги, если его достойно отблагодарят за труды. С другой стороны, почему он так уверен, что библиотечная компания заплатит ему? А если он «сдаст» зятя старого раввина, про него еще скажут, что его слово — это не слово. Однако, поскольку реб Гирша сам пришел к нему с жалобной просьбой помочь, он может теперь и остаться честным человеком, и честно заработать несколько грошей. Реб Гирша заплатит ему как миленький.

Каменщик прошелся по Валкеникам, распространяя слух, что спас библиотеку, и рассказывал, как было дело. Когда зять старого раввина в субботу вечером ввалился к нему распаленный и заговорил от своего имени и от имени директора ешивы с глазами как у ангела смерти, что, мол, книги эти надо сжечь — он, Исроэл-Лейзер, увидел, что имеет дело с парой сумасшедших. Если отказать, они наймут иноверца или сами устроят поджог. Вот он и сделал вид, что согласился с ними, и взял книги из библиотеки, думая, что вернет украденное, когда суматоха уляжется. От радости, что отыскались книги, ребята из библиотеки по-свойски хлопали укрывателя краденого по спине и поднимали его на плечи, как раввина в праздник Симхас-тойре.

— Музыку! Музыку! Мы понесем книги назад в библиотеку с музыкой!

Только библиотекарь Меерка Подвал из Паношишока не радовался. Ему приходило в голову все, что угодно, кроме того, что уголовник Исроэл-Лейзер причастен к этому делу. Вахту от лавки реб Гирши Гордона убрали. Ему можно было теперь входить и в синагогу. Но на него больше не оглядывались, он потерял лицо.