Елена Колядина - Кто стрелял в президента

— А может поэтесса, которая переоделась мужчиной? — порозовев, предположила Люба.

— Почему нет? — весело подтвердил Леонид Яковлевич. — А «ворота Багдада» — сияющие на солнце врата в восточную сказку. Любочка, вспоминай эту строку, когда примешься за свое собственное стихотворение. Пусть каждое твое слово будет простым, понятным, но таким бездонным, что читатель сможет подолгу вглядываться в его глубину, рассматривать и раскрашивать его в своем воображении. Что там у нас дальше по программе? Фурманов? Прекрасный советский писатель. Мы непременно изучим его творчество, если останется время.

Леонид Яковлевич интеллигентно хитрил. «Так-так, советский писатель Леонид Леонов. Ему, Любочка, принадлежат слова о том, что коммунизм — это мир, более соответствующий человеческим потребностям, чем христианский рай. Мы обязательно коснемся этого литератора чуть позже, если хватит времени».

— Понимаешь, Коля, такой это был человек: сойдет с рейсового автобуса, хотя следующий будет через неделю, и сделает своими больными ногами крюк пешком к черту на рога, чтобы взглянуть на отпечаток древней мошки в камне, родник или поляну.

Доктор филологии Леонид Яковлевич Маловицкий был единственным профессором в Любином городе. Много лет он преподавал литературу, русский и английский языки в педучилище, готовившем учителей начальных классов для школ района. Леонид Яковлевич не без основания гордился многими своими ученицами. Несомненной профессиональной удачей полагал и выпускницу Олечку Сорокину: Ольга Акиндиновна поставила силами учеников второго и третьего классов своей малокомплектной школы литературно-музыкальную композицию «Ананасы в шампанском» на стихи Игоря Северянина. Поэтический спектакль наделал много шуму: ему было посвящено заседание идеологического отдела райкома партии под председательством первого секретаря товарища Каллипигова.

— У нас что, нет своих идеологически верных фруктов и спиртных напитков? — негодовал Каллипигов. — Яблоки антоновские и сорта «Победа», по картофелю мы в этом году поработали с перевыполнением плана, силоса и травяной муки заложили сверх нормы. Пожалуйста, ставь с учащимися спектакль «Ах, картошка, объеденье» сколько влезет. Вот где социалистический реализм! Рожь, овес. Что там у нас еще на затронутую тему?

— «Созрели вишни в саду у дяди Вани», — подсказал завхоз Брюхов.

Каллипигов осадил его взглядом.

— Социалистический реализм, основной, так сказать, метод литературы, требует от художника изображения действительности в ее революционном развитии. Где у вашего Северянина действительность? Разве наш советский рабочий класс и трудовое крестьянство едят ананасы? Я сам их далеко не каждый день ем. Может, кто-то из присутствующих здесь товарищей спит и видит ананасами завтракать? Юрий Савельич, как вам эти элементы красивой жизни?

— Да по мне они — что есть, что нет, — ответил завотделом культуры райкома комсомола товарищ Готовченко. — Равнодушен совершенно! Предпочитаю борщ, котлету с макаронами. Из фруктов — от брусники не откажусь.

— И правильно! — пылко произнес Каллипигов.

— Главное, чтоб хлеб на столе был, — торопливо вставил завхоз Брюхов, втягивая живот.

— Сегодня, благодаря таким, с позволения сказать, педагогам, наша молодежь ананасов захочет, а завтра на что ее потянет? Завтра она идеи социализма предаст? Вы спросите отцов наших и дедов, за что они боролись, за что кровь проливали? За ананасы? А разве смог бы народ, пьющий шампанское, поднять целину? А если — война? А? Ольга Акиндиновна? Воспитанная вами молодежь в такую лихую годину вместо кваса шампанского потребует? Кому тогда спасибо говорить? Северянину? Ему — выговор с занесением? Или товарищ Сорокиной? Выбирайте, Ольга Акиндиновна! И где, позвольте спросить, в поэзии этого автора революционное развитие жизни? Молчите? И правильно делаете. В конце концов, приспичило вам ананасы, — поверьте, ЦК КПСС ведь против них ничего не имеет, — так возьмите строки настоящего революционного поэта, запамятовал сейчас его фамилию. «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!».

— Маяковский, — подсказал Ольга Акиндиновна.

— Да не важно, как его зовут, важно — с кем он, деятель пера? Ну какая муха вас укусила, Северянина этого взять?

— Дело в том, что Игорь Северянин родился в нашей области, неоднократно воспевал ее.

— И что же такого интересного можно было воспеть о нашей области, когда она находилась под гнетом царизма? Может, в те времена в нашей области сев оканчивали раньше срока? Или экономили горюче-смазочные вещества?

— Родную природу можно воспевать, — промолвила Ольга Акиндиновна.

— Природа при царизме нам не родная, она нам глубоко чужда. И я удивляюсь, что должен объяснять вам такие элементарные вещи! Дело художника не петь, а правдиво изображать жизнь. Шире ставьте советских писателей. Шире ставьте!

— Но Лев Толстой, например, не советский писатель, а, тем не менее, правдиво показывал жизнь, — упрямо произнесла Ольга Акиндиновна.

— Ваша позиция меня удивляет, товарищ Сорокина. Как мог Толстой правдиво отображать реализм, если он не был знаком с учением Маркса?

— Почему же не был? Маркс жил в одно время с Пушкиным, — не сдавалась Ольга Акиндиновна.

— Вот и поставили бы Александра Сергеевича! «У Лукоморья дуб зеленый». Что вам мешало? Узость взглядов? Косность мышления? — закипел Каллипигов. — А темы для поэзии вам всегда в райкоме подскажут. «Сухофрукты в плодово-ягодном вине» нашего местного райпищекомбината. Лимонад «Смородинка», опять же местного производства. «Сущик в томате» райрыбзавода — вот где художественная правда. Разве мало тем для поэтического творчества на местном, так сказать, материале? Да хоть «Клюква в сахаре».

— Но Игорь Северянин не писал про клюкву, — стояла на своем Ольга Акиндиновна.

— Тогда зачем вы вообще его выбрали? Сегодня вы с детьми «Ананасы в шампанском» поставите, а завтра, не к пленуму будь сказано, рок-оперу! Эту, как ее, Юрий Савельич, напомните, вы мне ее давали слушать.

— «Иисус Христос — суперзвезда», — промямлил Готовченко. — Только это не моя пленка была, я ее у одного бывшего члена ВЛКСМ конфисковал, и уже уничтожил.

— Уничтожили? Жаль. В смысле, правильно, что уничтожили. Потому что увлечение такими какофониями, язык не поворачивается назвать их музыкальными произведениями, искривляет линию партии, ее принцип конкретно-исторического воспроизведения жизни в плане достижений критического реализма.

Каллипигов отпил из стакана воды, перевел дух и продолжил свою речь.

— Видел я, будучи в Италии, эту буржуазную эстетику. Стоит этакий опус — нагромождено металла, обломков. Скульптура! А, по-моему, наглядный пример деградации капиталистического способа производства. Этот, с позволения сказать скульптор, тоже, небось, ананасы ел, как ваш Северянин, в то время как итальянская мать не знала, чем накормить ребенка. Сначала шампанское, потом — сигареты, девочки. Так ведь, Юрий Савельич?