Збинек Кованда - Палец на спуске

Майор Носек на эту сцену никак не среагировал. Как обычно, он лежал на спине на своей плоской кровати без подушки, вытянув руки вдоль туловища, и смотрел в потолок. В таком положении он был способен лежать часами. Летчики, заступающие с ним на дежурство, готовы были биться об заклад, что он будет весь день молчать или, наоборот, без умолку болтать. Под этим подразумевалось такое настроение майора, когда он примерно через каждые полчаса изрекает одну-две мысли, причем в форме риторического вопроса. Желающие задумывались над этими вопросами, а нежелающие пропускали их мимо ушей. Таким образом майор Носек философствовал до тех пор, пока не наступало время его старта.

«Сегодня он, видимо, будет молчать», — подумал Вацлав, и это было бы ему кстати. Все его попытки избавиться от чувства неуверенности оказывались успешными только тогда, когда он оставался один. Стоило выйти из дому, увидеть людей, небо, как опять начинал трещать затылок.

— Представь себе, что в центре Африки, на равнине, возвышается гора, на которой лежит вечный снег, Называется она Килиманджаро, — произнес майор Носек и, не меняя позы, удивленно покачал головой.

Вацлав взглянул в его сторону и продолжал молча помешивать горячий кофе. Теперь, когда он находился среди друзей, в привычной и близкой его душе обстановке, можно было во всем разобраться и понять суть происходящих событий.

«Прежде всего возникает вопрос: какую цель преследует этот странный майор? Почему он делает вид, будто открывает для нас Америку?» Тут Вацлав еще раз оглянулся в сторону майора Носека, и его взяла зависть оттого, что тот может вот так спокойно лежать и не принимать близко к сердцу все, что было, есть и еще случится. Непонятно, впрочем, и безразличное отношение майора Носека к тому, что о нем думают другие. Возможно, это способ самозащиты? Ведь есть немало людей, которые охраняют храм своей души тем, что наглухо запирают все входы в нее. Ну, а майор Носек, возможно, делает то же самое, поступая наоборот.

Вацлав подумал, что сейчас можно было бы спросить об этом самого Носека, но не стоит тратить слов. Носек продолжал лежать, словно мумия, думая, видимо, теперь о полярном сиянии.

Вацлав встал, чтобы немного пройтись.

— Пойду погуляю. — Он остановился у входа, на грубо сваренной металлической решетке, при каждом шаге издававшей скрип. Открывшаяся перед ним знакомая картина принесла успокоение: впереди в десяти шагах стояли готовые к старту самолеты, а дальше, за бетонной полосой, обросшей по краям лебедой, идет на посадку учебный самолет МиГ-19; в пятидесяти метрах от него с противоположной стороны к стоянке машин с горючим подруливает еще один самолет. Все идет, как обычно, так что можно продолжать разбираться в своих мыслях. Ведь летчик, заступивший на боевое дежурство с неразберихой в голове, как правило, плохо выполняет; свой долг, а нередко и губит сам себя.

И тут Вацлав понял, что все идет как по маслу. Сделала свое дело привычка: если пришел на дежурство не в духе, посиди пару минут в уголке теплушки или выйди, не ввязываясь в разговоры, на крыльцо и постарайся навести в мыслях порядок. А если и это не помогает, проси заменить. Самолет стоит миллионы крон…

«Итак, во-первых… — Вацлав прислонился к дверям, скрестив руки на груди, и стоял, наблюдая, как струится горячий воздух за рулящим самолетом. — У тебя что-то шалит сердце, и через четыре дня со службой придется расстаться. Но это ты вчера уже обдумал, не будь сентиментальным. Во-вторых… — В это время как раз шел на посадку учебный самолет «дельфин», и Вацлаву вдруг пришло в голову, что вчера все дела сложились благополучно, а руку можно сломать и во время отпуска. — У Милены сейчас самый серьезный момент в ее жизни, а мне не пришлось быть рядом. Но разве возможно вообще находиться с ней? К тому же я еще буду с ней сегодня вечером, завтра, всегда. Мое волнение можно понять, но оно излишне. В-третьих, майор Некуда… Да пошел он к черту! В-четвертых, отец Якуб. Вчера все было, видно, в порядке. Отец казался немного грустным, но был спокоен. Ведь ему приходилось бывать в ситуациях, которые были во много раз сложнее. Почему тогда я хожу такой напуганный, словно монашенка во время грозы! Постой, но какое имеют значение сейчас все эти рассуждения об отце, что он был спокойным, что ему приходилось бывать и в более сложных ситуациях… Разве в отце Якубе дело?» — И в его голове опять началась карусель, раскалывая ее на части, и этому не было видно конца.

Дверь за спиной Вацлава открылась, и появившийся солдат в блузе с короткими рукавами, нехотя приняв положение «смирно», доложил, что товарища подполковника просят к телефону. Ему было ясно, что в данном случае дело не касается его боевого дежурства: для этих целей в теплушке установлено несколько аппаратов и мегафонов.

Трубка лежала на столике возле упитанного солдата рядом с чашками из-под кофе. Увидев подполковника, перед которым он несколько минут назад проштрафился, солдат схватил трубку и подал ее офицеру. После этого он вышел на улицу, чтобы не присутствовать при разговоре.

— Я слушаю.

— Это ты, Вацлав?

Ясно, что речь пойдет не о служебных делах, иначе командир полка Каркош так бы не обратился к нему.

— Да, я. Случилось что-нибудь?

— Слушай меня внимательно. Я знаю, что ты на дежурстве, но ты не новичок. Я не могу промолчать… Только сейчас мне позвонили…

Наступила пауза. Были слышны лишь какие-то неясные звуки, скорее всего, позвякивание ключей полковника.

— Выезжаю к тебе. Ничего особенного, собственно, не случилось. Если вдруг поступит сигнал, пусть вылетает майор Носек.

Вацлав снова вышел на улицу и прислонился к двери. Никогда еще командир не звонил ему на дежурство по личному вопросу. Да и другим не звонил. Тем более никогда лично не выезжал из-за этого. Да еще в такое время! Позвонили! Видно, по телефону этого не объяснишь. Говорит: «Ничего особенного, собственно, не случилось», а сам едет сюда!

Пан Беранек приехал в Бржезаны не после обеда, как рассчитывал, а с обеденным автобусом, поскольку выполнял четкое задание, а это не только возвышает человека, но и побуждает его к действию.

Таким образом, в трех подошедших один за другим автобусах прибыли три светила: в первом приехал пан Гавличек, во втором — Алоис Машин, а в последнем — пан Беранек.

— В какое время народ собирается в трактир?

— Сразу после обеда. Потом люди уходят кое-что сделать по дому, а к вечеру собираются снова.

Этот диалог пана Беранека с Алоисом позволял ему начать свои дела сразу после обеда.

— А как люди? — спросил пан Беранек.

— Вот на это времени немного не хватило.

Но на Алоиса пан Беранек не мог сердиться, так как тот приехал раньше условленного времени, а Алоис, наоборот, запоздал. А жаль. Пану Беранеку хотелось, чтобы люди были уже собраны. Ну ничего, это можно поправить. Сейчас они сидели вдвоем на кухне у Алоиса, не подозревая, что совершили ошибку, не зайдя сначала в трактир.