Франсуаза Малле-Жорис - Дикки-Король

Вот что было ошибкой. Нужно было согласиться на Мобеж. Поехать в провинцию. Мобеж мог бы стать только перевалочным пунктом, и, проявив терпение, он дождался бы перевода в порт, мягких песчаных пляжей. Замкнутый и приятный городишко, дом с высоким крыльцом и верандой, аккуратно постриженная лужайка с голубым кедром… Открываешь калитку, и прохожий узнает вас, снимает шляпу и идет дальше. «Глядите-ка, доктор Жаннекен, в такой час? Что-нибудь срочное, наверное…» Он желал этого. Библиотека с кожаным диваном в английском стиле, небольшое собрание трудов, которые он считает ценными, жена, лампа, дети — один-два малыша, не больше, — часы у входа и опрятная провинциальная кухня… Это было всего лишь вопросом времени.

Почему же у него вдруг не хватило терпения?

«Хотел ли он в самом деле стать „спасителем звезд“, „чудесным целителем голосовых связок“»? Слова Поля, деньги Поля… Существование брата отравляло даже воспоминания, которые из-за него обретали двусмысленность. У обоих мальчиков были накопления. Роже учился не так, как Поль: его тетради были чище, отметки — лучше. Труд всегда вознаграждается, и полученные деньги надо копить. Он считал себя любимым сыном до того дня, когда пятнадцатилетний Поль, ни с кем не советуясь, решил бросить школу и поступил на работу в магазин уцененного готового платья, расположенный около арки Сен-Дени. Устроиться в другом квартале! Бросить учебу! Не посоветоваться с родителями! (Отец, извещенный директором лицея о том, что Поль отсутствует на занятиях, в конце концов нашел своего отпрыска уже прочно обосновавшимся на месте — тот дюжинами отпускал ночные рубашки милейшим дамам, оценившим преимущества торговли со скидкой.) Роже ожидал самого худшего. Поля проклянут, выгонят из магазина; и он спрашивал себя, какое чувство сильнее — огорчение по поводу утраты товарища или радость от того, что теперь комната будет принадлежать ему одному. Но в жизни этого отличника, превосходящего всех в латыни, этого красивого, ухоженного мальчика, который каждое утро застилал постель и расчесывал на пробор напомаженные волосы, величайшим потрясением было то, что, сидя под лампой, его милая мама и такой непреклонный отец растроганно, почти с восхищением покачивали головами. «Наш Поль! Но как тебе это в голову-то пришло?» Словно утки, высидевшие уже оперившегося лебедя. Они-то никогда бы не решились, никогда не рискнули… И начинались рассуждения о будущем Поля, блестящих перспективах, которые никогда раньше их, кажется, не занимали… Роже был разочарован. Глубоко и надолго. Он стал пуританином и три года спустя отказался пойти со своим товарищем к девицам на площадь Пигаль, хотя тот соблазнял его недорогой ценой. Этот отказ был протестом против поведения Поля, который к восемнадцати годам достиг абсолютной самостоятельности и пытался даже с одним товарищем открыть свое небольшое дело. За три года он не мог скопить достаточную сумму, не ВОРУЯ! — думал Роже. Родители по-прежнему были в восторге. Роже с остервенением продолжал учиться.

Отец умер от рака, который обнаружили слишком поздно. Полю было двадцать четыре года, и он помогал матери. Все больше и больше толстел, становился все развязнее и тем не менее нравился женщинам (определенным женщинам! — поправка Роже) и, конечно же, пил. Поддерживал знакомство с разными сомнительными личностями и дважды прогорал, что ничуть не повлияло на восторженное отношение к нему матери. «Поль непременно снова встанет на ноги». Роже стал учиться на медицинском факультете на деньги матери, то есть Поля. Не хотел признавать этого, но все же знал — мать все уши прожужжала ему об этом. Вместо того чтобы превозносить его трудолюбие, ему делали одолжение! В мае 1968 года Поль снюхался с группой наркоманов, которые имели какое-то отношение к музыке и что-то проповедовали о возврате к природе. Вместе с ними он уехал в Америку. Путешествие затянулось. В 1970-м Поль (все это время он посылал матери переводы) вернулся преображенным. Стал отцом Полем. На него была возложена миссия. Предоставлять честную работу заблудшей молодежи и при необходимости лечить ер от наркомании, приобщая к здоровому образу жизни и создав для этого соответствующие условия. За рекордный срок он сплотил вокруг себя последователей, нашел старый замок, владелец которого, граф де Сен-Нон, позволил устроить здесь главную базу секты: завел пчел, создал хор, наладил ткацкое дело, чеканку украшений (то есть заставлял своих последователей заниматься этим, что одно и то же, разумеется) и продавал все это и одной, двух, нескольких лавчонках. «Хоть я никогда и не была святошей, — говорила его старая мать, — но должна признать, что мед у них совершенно восхитительный».

В 1975-м благодаря «Детям счастья» мадам Жаннекен смогла закрыть свою лавочку и наслаждаться вполне заслуженным отдыхом. У нее был цветной телевизор и плед из ангорской шерсти, чтобы укрывать ноги. Своего старшего сына она превозносила до небес.

Роже заканчивал образование. «По сути, — ласково улыбаясь, говорила мать, — у тебя и у Поля, у каждого по-своему, одно призвание — помогать людям…» Роже кипел от злости. Он возненавидел Поля, который, казалось, даже не подозревал об этом.

Жизнь превратилась в фарс. Так зачем же насиловать себя еще больше? Зачем ехать в Мобеж? Зачем отказываться от денег Поля или от турне с Дикки Руа?

Дикки выходит из своей уборной. Концерт прошел хорошо, и певец на время успокоился.

— Машина здесь?

— У служебного входа.

Алекс, «не останавливающийся ни перед какими жертвами», нанял на несколько недель шофера. Чтобы удалить Дейва. Дикки подчинился без возражений. Что касается Роже Жаннекена, то он не убежден в абсолютной эффективности этой меры. Если Дикки действительно захочет принимать наркотики, он всегда найдет способ… Но в этот вечер они ему не понадобились. Толпа, мерзкая толпа ждет их снаружи. Машина подана, шофер открывает дверцу, Серж и Фредди отталкивают гроздьями повисающих на них людей, которые слепо наседают в надежде приблизиться к Дикки, дотронуться до него, сорвать хоть что-то на память, может быть, даже кусок кожи… «Дикки-и-и!» Дикки-Король! Нравится ли это ему самому? Может ли нравиться? Вот он садится в машину, наклоняется… Какая-то женщина — совсем немолодая и совсем некрасивая — бросается вперед, цепляется за его рукав, зачем? Шелк трещит. Голубой, переливающийся рукав остается у нее в руках. Она прячет его под кофту, опасаясь, как бы его не вырвали, на лице у нее — восторг.

— Чего ты ждешь, шофер? — сухо спрашивает доктор.

Машина трогается. Проезжает несколько метров. На углу улицы в свете фар — девушка с букетом цветов; наверное, она не сумела вручить его Дикки, как задумала, и вот когда «мерседес» перед поворотом немного замедлил ход, бегом опередила машину и неожиданно бросилась под колеса, выкрикивая что-то.