Дэймон Гэлгут - Арктическое лето

– Дорогой мой! Я тебя спрашиваю !

О чем он спрашивал, так и осталось неизвестным. Впрочем, на его вопрос не имелось ответа.

Работать в середине дня – слишком жарко. Морган исполнял свои обязанности рано поутру, и иногда, ближе к вечеру, читал Их Высочеству. С полудня до четырех часов он, как правило, не покидал своих комнат. Занимаемое Морганом помещение было достаточно просторным – спальня, гостиная, приемная и ванная, и все умело отделано в европейском стиле. Но любые просторы не могли бы вместить его; безделье и жара плохо сочетаются друг с другом, и мысли Моргана постоянно обращались к плотскому, несмотря на все его сопротивление.

Он вспомнил мертвую корову на обочине и решение, которое он принял. Однако с тех пор он только и делал, что ожесточенно боролся с собой. В первый раз он полностью понял Сирайта. Полуденный свет, белый и слепящий, исходя из зенита, вертикально падал на землю, пронзая ее. В помещении оставалось только покрываться потом и давать волю воображению – что еще делать в такую жару? И трудно не остановиться мыслями на каком-нибудь объекте. Вскоре двое стали занимать Моргана более других. Первый – слуга-магометанин, который обычно стоял на запятках «виктории» Моргана, когда он разъезжал по округе. Не слишком привлекательный паренек лет пятнадцати-шестнадцати, не блещущий чистотой и худосочный, который тем не менее отметил Моргана особым взглядом. Был волнующий момент, когда этот юноша особым образом подвязал передок своей набедренной повязки, явно имитируя эрекцию, и особенным, значащим взглядом посмотрел на Моргана, скаля плохие зубы.

Гораздо более многообещающим казался индус-кули, работавший с сикхами, проводившими электричество в зал Дурбара. В обязанности Моргана входило присматривать за их трудами, и во время одного из своих визитов на место работы он увидел юношу, что, смеясь, бежал через двор. Они обменялись взглядами, а потом кули особым, глубоким поклоном приветствовал Моргана. Ему было лет восемнадцать – худой, но хорошо сложенный, с приятным, нежным выражением лица.

В другой раз он принес Моргану стул, превратив это нехитрое действие в целое представление, и с того момента оба – и юноша, и Морган – отличали друг друга от прочих людей, толпившихся в зале. Игра улыбок и взглядов, украдкой начавшаяся между ними, вскоре стала весьма изощренной. Когда Морган в очередной раз навестил зал Дурбара, его обеспокоил доносящийся сзади шум. Обернувшись, он увидел, как юный кули хлестнул по земле кожаным ремнем. Потом еще и еще, уже слабее. При этом он улыбался Моргану. Вскоре, когда сикхи отправили его принести провода и патроны для электроламп, он, торопливо уходя, умудрился окинуть Моргана долгим и внимательным взглядом. Исчезнув за углом, он остановился – что было видно по его замершей тени, – явно ожидая, что англичанин пойдет за ним.

Морган не пошел даже тогда, когда юноша повторил свой опыт на следующий день. Действовать таким слишком очевидным образом было бы опасно. Кроме того, на него напала обычная в таких случаях робость. Он чувствовал, что страсть и унижает, и выматывает его, а справиться с ней оказалось трудно, даже прибегая к интенсивной мануальной терапии.

Жара провоцировала на свершение этих малопродуктивных действий. Однажды за день Морган применил данное средство целых три раза, но все равно испытывал и неудовлетворенность, и стыд. Случались дни, когда вся земля, бессильно распростершаяся под раскаленным белым солнцем, казалась Моргану пустой и лишенной смысла. Он чувствовал себя больным; рот его страдал от чрезмерной сухости, а аппетит пропал. Целые часы он проводил в ощущении, чувствуя, что отупел и не способен ни сконцентрироваться, ни что-либо вспомнить. По ночам, когда Морган ерзал на постели, его простыни искрили, а один раз его даже ударило электричеством. Электричество это, появлявшееся из ниоткуда и не служившее ничему, было аналогом сексуальной энергии Моргана, без всякой цели сверкавшей и потрескивавшей вокруг пространства его бездействия.

Все стало еще хуже в мае, когда Баи-сагиба родила еще одного ребенка, девочку. В течение пятнадцати дней Их Высочество почти со всем своим двором вынужден был спать в покоях ее дома. Морган отправлялся туда вечером, оставался на ночь, и в поездках его неизменно сопровождал тот самый слуга-магометанин с плохими зубами. Слуга стоял сзади экипажа на запятках и вполголоса пел что-то наподобие любовной песни. Ясно было, что он поет для Моргана, и, когда тот обернулся, слуга совершенно особым образом приоткрыл рот и улыбнулся. Невыносимо! Эти образы, эти звуки жаркими ночами бушевали в голове Моргана.

В соответствии с обычаем мать и новорожденное дитя было принято чествовать вакханалией фейерверков и музыки, чаще всего громкой и неприятной для уха. Дисгармония эхом отдавалась в душе Моргана, болезненно резонируя с тем, что он переживал, но однажды ночью он проснулся, услышав совершенно иные звуки. Индийцы пели под аккомпанемент простой и ясной гармонии. Морган надел тюрбан и, выйдя из дома, присоединился к компании поющих. Сияющий звездами фриз ночного неба простирался над ним, и он вспомнил мистера Футбола, который, во время его предыдущего визита в страну, совершенно неожиданно запел. Тот момент, как и этот, казался на первый взгляд незначительным, но, по сути, исключительно ценным и важным, напомнив Моргану о красоте порядка, неожиданно являющегося оттуда, откуда его не ждешь.

Комнату Моргана с обеих сторон окружали веранды, при этом дверь с внешней веранды закрывал травяной ковер, именуемый татти, который нужно было сбрызгивать водой, чтобы остудить поступавший снаружи воздух. Через месяц после приезда Моргана возле него появился его старый слуга Бальдео. Сморщенный и почерневший, по-прежнему неопределенного возраста, Бальдео, казалось, был совершенно равнодушен к перспективе надолго воссоединиться со своим прежним хозяином. Моргану пришлось похлопотать, чтобы к нему прислали Бальдео, но никакие усилия по улучшению его судьбы не могли смягчить слугу – он жаловался на то, что ему приходится выполнять многочисленные обязанности, но первым в списке ненавистных дел стояло смачивание татти.

И Моргану пришло в голову, что для этой нехитрой работы можно было бы нанять того самого кули. Он поговорил с управляющим, но тот прислал другого паренька. После еще одного разговора, подкрепленного намеком, сделанным самому кули, тот появился в дверях и принялся смачивать коврик.

Морган подождал, пока они не остались одни, и вышел на веранду словно бы для того, чтобы проверить работу.

– Нет-нет! – сказал он. – Это делается не так.