Рафаэль Ферлосио - Харама

— И гуадалахарское ромовое печенье, — добавил Фелипе.

— Ну, это далеко отсюда, — возразил Маурисио. — Его выпекают в Алькаррие. — И сделал рукой такой жест, словно отделял Алькаррию от себя.

— А наши края славятся свиной колбасой и сардельками, — сказала невестка наполовину по-каталански.

— Это верно, Нинета, — подтвердил ее муж. — Только, ради бога, говори по-кастильски, как положено. Мы же в Кастилии, верно?

— Ой, прости, муженек, прости. Я нечаянно, вырвалось.

Фелипе смеялся, вдыхая ароматный сигарный дым. Он вытащил третью сигару:

— Держи, Маурисио. Эту я привез специально для тебя.

— Вот это я возьму без всяких разговоров, вы уж меня извините, — сказал Маурисио, склонив голову набок. — Очень уж я люблю эти сигары. Спасибо, друг.

— Не за что. Слушай, ты можешь подать нам кофе и по рюмочке?

Маурисио оторвал взгляд от сигары, которую он разминал:

— Понимаешь, кофе не самый лучший, сам увидишь. Тут я ничего сделать не могу.

— Да какая разница. Не беспокойся. Мы не аристократы. Был бы черный.

— Это я тебе обещаю. Просто не хотел, чтоб ты разочаровался.

— Неси, неси. Наверняка будет не хуже, чем во многих мадридских кафе, где тебе скажут, что подают «особый», и сдерут три песеты, а подсунут ячменный отвар.

— Хорошо. А что будете пить?

Фелипе обернулся к своему семейству, вопросительно поднял брови.

— Мне коньяк, — сказала Нинета.

— То же самое, — сказал ее муж.

— А мне — сладкой анисовой.

— Значит, три коньяка и одну анисовую, — подвел итог Фелипе.

— Понятно. И четыре кофе. Сейчас принесу.

Маурисио ушел. У двери он столкнулся с Хустиной, за которой следовали Кармело, Чамарис и оба мясника. Прижался к стене, пропуская их.

— Мы сыграем в «лягушку» с твоей дочерью! — громогласно заявил мясник Клаудио. — Ты разрешишь?

Маурисио пожал плечами:

— Мне-то что.

Войдя в зал, он сказал, обращаясь к Лусио:

— Вроде собрались в бабки играть. Есть мне когда смотреть…

Хусти задержалась у двери в кухню:

— Пойду возьму шайбы.

Шайбы лежали в ящике кухонного стола из сосновых досок, между ножами, вилками и открывалками.

— Кармело останется вне игры, — сказал Чамарис и повернулся к столику, где сидело семейство Оканьи: — Добрый день, приятного аппетита.

— Спасибо, а нам — удачи.

— Мне все равно — что играть, что смотреть, — сказал Кармело.

Пришла Хустина.

— Ну, посмотрим, кто начнет?!

— Ты, конечно, — ответил Клаудио. — А то как же! Девушкам всегда дорога открыта.

— Ишь какой хороший! — возразила она. — Вот как нам дорогу открывает.

— Да нет же, если хотите, мы начнем, что тут такого?

Хустина отдала ему шайбы. Чамарис отсчитал пять шагов от ящика с лягушкой и провел в пыли черту носком ботинка. Клаудио стал возле черты, наклонился вперед и собрался было уже кидать, но передумал и сказал:

— Подождите, я отведу эти велосипеды в сторону, а то мешают мне целиться.

— Рассказывай!

Кармело помог отвести велосипеды. Чамарис сказал Хустине:

— Послушай, я буду бросать первый, ведь я играю хуже. А ты — напоследок, в нашей команде ты самая сильная, и сделаешь как надо, чтоб нам их обыграть, идет? — И подмигнул ей.

— Конечно, — ответила Хустина.

— Ну, вы уже сговорились?

— Еще бы!

Кармело и Клаудио переставили велосипеды.

— Ну, команда «Грудинка и Филе» выходит на поле.

Клаудио, стоя у черты, отвел левую ногу назад, а корпус сильно наклонил вперед. Несколько раз он качнул в руке шайбу, описывая дугу снизу вверх от колена до головы и тщательно целясь. Наконец бросил, первая шайба отскочила от губы лягушки и упала в пыль. Остальные девять падали на металл или на дерево, принося очки. Седьмая попала на лягушку, девятая — на мельницу. Еще две упали на землю.

— Плохое начало, — сказал второй мясник.

— Так это ж начало, — ответил тот. — Надо войти в игру. Я еще не размялся.

Чамарис подсчитал очки и собрал шайбы.

— Три тысячи четыреста пятьдесят. Теперь играю я.

— Посмотрим, как пойдет, — подбодрила его Хустина.

— В твою честь, — ответил тот, поднимая руку.

Чамарис вытянул руку почти прямо перед собой, держа шайбу на уровне правого глаза, и, целясь, прищурил левый. Затем медленно опустил руку, поднес к низу живота и резко выбросил шайбу. Первой шайбой он попал в лягушку и обернулся к Хусти:

— Первая — чтобы сократить разрыв.

Опуская руку во второй раз, он не спеша произнес:

— А эта… чтобы сравнять счет.

Но больше ничего путного выбить не смог: остальные девять шайб не принесли ему ни позора, ни славы.

— Нечего было болтать после удачного броска, — упрекнула его Хустина.

Второй мясник доставил ей много радости: он бросал шайбы весело и непринужденно, одна отскочила и ударилась о звонок велосипеда. Бросал он неровно и часто переступал черту, но все-таки дважды выбил лягушку. Каждый раз он сам себе кричал: «Оле!» Так что Хустине сразу же досталась нелегкая задача. Но Кармело сказал:

— Сейчас вы увидите, как надо играть, — а сам смотрел Хустине в вырез платья, когда она нагибалась.

Хусти поцеловала первую шайбу, устремив взор на лягушку. Затем отвела руку к поясу, высунула язык, выбросила руку вперед и вверх, и шайба полетела. Так повторялось каждый раз, и каждый раз она удерживалась у черты, стоя на одной правой ноге, будто вот-вот потеряет равновесие. Хусти выбила две лягушки, но с соперниками они не сравнялись, у тех получалось на две тысячи очков больше. В следующий кон Клаудио увеличил разрыв, выбив четыре лягушки, а Чамарис свой результат улучшить не смог. Но и другой мясник оказался не сильнее: едва-едва попал в две мельницы.

— Посмотрим, поправишь ли ты наши дела, Хустина, — сказал Чамарис, когда настала ее очередь.

Хусти выбила три лягушки и с досады махнула рукой — последняя шайба отскочила на землю от самых губ лягушки.

— Какая неудача! — воскликнула она.

Клаудио удачно бросил и в третий раз, но Чамарис также подтянулся, попал в две лягушки и две мельницы.

— Мы еще им покажем! — сказал он, попав второй раз в лягушку.

Низенький мясник бросал немного лучше, чем раньше, но счет существенно не изменился.

— Вот выходит дядя Теодоро и всем дает фору, — сказал Кармело, когда в третий раз настала очередь Хустины.

Подошли дети Оканьи и стали смотреть на игру.

— Выше голову, Хусти, — сказал Чамарис. — Все в твоих руках!

Девушка огляделась, поерзала ногой по пыли, стараясь поставить ее покрепче, и, улыбаясь, наклонилась в сторону лягушки. Первая шайба пролетела мимо, но вторая и третья зацепились за бронзовую пасть. Чамарис сжал кулаки.

— Давай, красавица! — шептал он.

Четвертая шайба покатилась по земле. «Промазала!» Не попали в цель и следующие две. Чамарис качал головой. Асуфре, глядя на своего хозяина, навострил уши. Затем — одна за другой четыре лягушки: шайбы, едва коснувшись бронзовых губ, упали на дно деревянною ящика.