Рафаэль Ферлосио - Харама

— Понятно. Младшие дети всегда эгоистичнее старших.

— Вот еще что. — Нинета положила руку Петре на колено. — Наш брат, Рамонет, живет у нее в Барселоне по две недели, а в нашем доме — по месяцу.

Петра бросила мимолетный взгляд на детей, вертевшихся на стуле.

— Я тебя понимаю, Нинета, — вздохнула она. — У меня машинка «Сигма», которая особой славой не пользуется, куда там, потому что «Зингер» — это гарантия, но все-таки ни разу не ломалась, и не скажу, чтоб с ней было много хлопот. Почти все, что на моих детях, я сшила сама, своими руками.

— Ну ты молодец, Петра. Чего только не умеешь. Кроишь, шьешь — все можешь. Какая хорошая хозяйка!

— Не перехвали, Нинета, не возноси меня до небес, — засмеялась Петра грудным смехом. — Правда, я теперь обхожусь без закройщицы, и если б когда-нибудь пришлось шить на заказ, наверно, я это делала бы не хуже других. Взгляни… — Она обернулась к Фелисите и велела ей встать, чтобы невестка разглядела платье. — Вот, посмотри. Повернись, девочка. Вот видишь? По-моему, неплохое платьице. Ничего особенного, конечно, но это такая вещь, которую девочка может надеть куда угодно и будет выглядеть не хуже других. Да постой спокойно. Ну как, Нинета? Ничего?

— Ой, мама, ну что ты меня так крутишь!..

— Помолчи! Гляди, Нинета, вот тут сборочки… Отсюда я убрала немножко, чтобы придать округлость, понимаешь? А вот тут, сзади — складочка…

— Ну, мама, не задирай мне подол! — тихонько жаловалась девочка, смущенно поглядывая в сад.

— Да постой ты минутку! Не видишь, что ли, я показываю твое платье тете.

Маноло слегка поклонился семейству Оканьи. Фелисита залилась краской.

— Ну, пусти, мамочка, пусти!.. — умоляла она, чуть не плача.

— Должно быть, жених хозяйской дочери, — сказал Серхио, обращаясь к женщинам.

Те обернулись посмотреть. Фелисита наконец-то освободилась. Маноло подошел к Хустине.

— Конечно, это он, — сказала Нинета.

Все, кроме Фелипе Оканьи, разглядывали жениха и невесту.

Чамарис подбирал шайбы. Оба мясника вертели самокрутки.

— Кажется, мы ее подвели, — шепнул им Чамарис, указывая бровями на спину Маноло. — Парень выскочил в сад, как молодой бычок на арену…

Высокий мясник улыбнулся:

— Тише, потом поговорим.

Маноло сказал невесте:

— Мне не нравится, что ты тут с ними, Хустина.

— Вот как?

— Да и вообще, ты же знаешь, как я к этому отношусь.

— Да? Ладно, — пожала она плечами. — Что дальше?

— Слушай, не прикидывайся дурочкой, я не собираюсь спорить с тобой здесь, на глазах у всех..

— Я-то? Нет, я не строю дурочку. Это ты дурака валяешь.

— Ладно, Хустина, лучше будет, если ты сейчас же отправишься одеваться.

Подошел Чамарис.

— Извините, пожалуйста, — обратился он к Маноло, изобразив робкую улыбку. — Вот шайбы, Хустина. Ты знаешь, куда их положить. — И вручил ей шайбы. — Извините за беспокойство и до свидания, — добавил он, отходя к своим партнерам.

— Ничего, — бросил ему Маноло и продолжал глухим раздраженным голосом: — Думаешь, я буду терпеливо сносить, что ты тут играешь в «лягушку» с тремя мужчинами, устраивая представление для всей почтенной публики, сидящей за столиками? Скажи, ты всерьез решила, что я на это соглашусь?

— Поступай как знаешь.

— Не говори со мной так. Лучше не выводи меня из себя…

Он быстро повернул голову, чтобы убедиться, не глядят ли на них. Мясники и Чамарис прикуривали.

— Со мной так не разговаривай, поняла?

— В самом деле? Ой, боюсь. Рассердишься? Умру со страху!

Маноло сжал зубы. Проворчал вполголоса:

— Послушай, Хусти, что за спектакль! Я тебя предупреждаю! Ты меня… ты меня!.. — Он больно сжал ей руку: — Ты поняла?

Хустина рванулась:

— Пусти, дурак, мне больно. Сейчас же отпусти мою руку, зануда. Еще вопрос, кому надо сердиться. — Вырвавшись, она продолжала: — Ты за моей спиной договорился с матерью, стакнулся с ней и заявил, что тебе не нравится, когда я помогаю отцу обслуживать посетителей, девушке, мол, это не подобает — и прочие пошлости и глупости. Что это ты о себе возомнил? Решил, что можешь распоряжаться мною как тебе угодно?

Маноло покраснел:

— Говори потише. Тебя слышат эти сеньоры.

Хустина ответила:

— Вот как, тебе стыдно? — Она перекладывала шайбы из одной руки в другую, позвякивая ими, немного помолчала. — Ну да, теперь тебе стыдно. Так слушай, я буду продолжать делать то, что делала всю жизнь. И не думай, что мне теперь покажется плохим все, что до сих пор я считала хорошим. Об этом ты и не мечтай, Манолито.

Маноло нервничал. Он снова оглянулся.

— Ладно, оставим. Решим этот вопрос потом. А сейчас будь добра, собирайся, потом поговорим.

— Не буду я собираться и никуда не пойду. Почему ты решил, что я свободна? Я сегодня занята и пойти с тобой не могу. Чтоб ты знал, мне надо помогать отцу. Так что не жди, никуда не пойду.

— Не пойдешь? Значит, ты отказываешься сегодня пойти со мной? Ты хорошо подумала?

— Конечно!

— Подумала? Значит, так, да?! Ну помни, такую штуку со мной можно проделать только один раз. Клянусь, я не шучу. Другой такой возможности у тебя не будет. Так ты не пойдешь?

— Кажется, я уже сказала.

— Смотри, пожалеешь. Клянусь. — И он поцеловал кончики своих пальцев. — Тебе это так не пройдет. Памятью матери клянусь, да будет ей земля пухом, больше ты меня не увидишь.

— Зачем столько клятв, не надо, это грешно. Не касайся своей матери, она ни в чем не виновата. Брось эти клятвы и поступай как знаешь. Делай что хочешь…

— Ладно, смотри, потом пожалеешь. Всего наилучшего.

— Не беспокойся, — улыбнулась Хустина. — Если жалко станет, пошлю тебе открытку.

Маноло хотел что-то ответить, но отвернулся и направился к двери, которая вела в коридор. Хустина покачала головой, глядя ему вслед. Потом поднесла руку ко рту и стала грызть ноготь указательного пальца, задумчиво уставившись в землю. Чамарис и оба мясника, покуривая, глядели на нее. Хустина подняла голову и подошла к ним.

— Видали? Дурак ненормальный! — сказала она. — Совсем идиот, что ли?..

— Что? — спросил Клаудио. — Поругались?

— И не говорите. Да кто его может вынести!

— Да вы что… Совсем поругались? — спросил Чамарис, рубанув ладонью воздух. — Навсегда?

Хустина кивнула.

— На веки вечные, — ответила она шутливо.

Низенький мясник сказал:

— Не говори так, дочка, не надо так говорить. Все проходит, сплеча рубить не стоит.

— На этот раз можете мне поверить.

— Помолчи, помолчи. Ты еще не остыла от разговора. Пусть поуляжется, вот тогда и посмотрим. Такое в один момент не решают.

— Нет, тут уж конец. Пусть даже на всем белом свете не останется ни единого мужчины, с ним, я вам говорю, все.

— Тебе ничего не стоит сказать такое, — заметил Клаудио. — Прекрасно ведь знаешь, что старой девой не останешься, если только сама не пожелаешь. А я бы не прочь за такую посвататься, будь ты постарше и не такая красивая. Вот и можешь говорить что угодно, тебе не страшно.