Рут Джабвала - Жара и пыль

— А если случатся перемены… я имею в виду, мистер Ганди и эти люди… — но она умолкла, увидев в зеркале, как улыбается Дуглас. У него не было никаких сомнений.

— Мы им еще долго будем нужны, — заверил он ее с легкой усмешкой: его позабавили слова Оливии. Стоя в сорочке и подтяжках, он задрал подбородок, чтобы завязать бабочку.

— А как же Оливия? — спросила она, спокойная за сыновей.

Дуглас и на счет дочери был совершенно уверен. Она выйдет замуж за человека из такой же семьи, как у жены, за кого-нибудь вроде ее братьев, и станет…

— Как миссис Кроуфорд?

Дуглас снова улыбнулся:

— Нет, как Оливия, ничто другое меня не устроит.

— Ничего в ней хорошего нет, — сказала Оливия неожиданно с глубокой уверенностью, даже, пожалуй, с отвращением к себе. Дуглас не заметил, как изменился ее тон, рассмеялся и сказал:

— Для меня в самый раз.

Но когда он снова нагнулся поцеловать ее в плечо, она быстро встала и начала натягивать платье.

— Они скоро будут, — сказала она, — иди.

Она распорядилась, чтобы стол вынесли в сад, и тщательно его украсила. Джентльмены оценили женскую заботливость. Они расслабились (хотя вечер был жарким, а они пришли в смокингах) и рассказывали об отсутствующих дамах. Новости из Симлы были хорошими: «Жимолость» оправдала все ожидания, а погода была такой прохладной, что однажды они даже разжигали камин! Не потому, что он так уж был нужен (по признанию миссис Кроуфорд), просто было чудесно смотреть на большое уютное пламя.

Майор Минниз сказал:

— Такого чуда нам здесь не нужно. — Он промокнул блестевшее от пота лицо, но продолжал удовлетворенно улыбаться и поднял бокал за Оливию: — За нашу хозяйку, которая осталась с нами в этой печке.

«Непременно» и «а как же» отозвался мистер Кроуфорд, также поднимая бокал. К ним присоединился и Дуглас. Оливия увидела три сияющих лица, обращенных к ней.

— Ну, что вы, — пробормотала она и опустила взгляд на свою руку, лежавшую на скатерти. Она ощущала, как их восхищение и благодарность окутывали ее. Все пили прохладное вино. За домом поднялась луна, превратив все в театральные декорации, вырисовывающиеся на фоне ночи; явилась череда слуг со сменой блюд. Сад был полон летних ароматов жасмина и «царицы ночи» [11] Разновидность жасмина, cestrum nocturnum — ночной жасмин (лат.). . В самом дальнем конце сада к стене приткнулись покои слуг, откуда доносились приглушенные, но несмолкающие звуки.

— Ну, а вы как, Минниз? — спросил мистер Кроуфорд. — Когда покинете нас ради прохладных мест? — Когда майор покачал головой, он сказал сочувственно: — Это что же, наш приятель по-прежнему шалит? Плохо дело.

— Я привык, — добродушно ответил майор Минниз. — Жаль только, что все произошло одновременно, в одно лето. Бедная Мэри. Мы не были в отпуске вместе… погодите, ну да, с девятнадцатого года. Два года назад случилась вся эта история с Кабобпурами, а в этом году… — он махнул рукой, полагая, что они и так знают, что́ произошло в этом году. Они знали, и очень даже хорошо! Но Оливия вновь подняла опасную тему:

— Это все тот ужасный День мужниной свадьбы?

— Нет, милая леди, — сказал майор Минниз. — День мужниной свадьбы уже миновал. На этот раз мы обошлись без больших потерь: всего шестеро убитых и сорок три раненых. Поблагодарим небеса за малые удачи, аминь, и помолимся за то, чтобы выбраться целыми и невредимыми из очередных разбойных дел… В данный момент, — сказал он, — мне бы не хотелось оказаться на месте этого молодца.

— На чьем месте? — спросила Оливия. Она обратилась к Дугласу через стол: — Дорогой, что ты делаешь? Вели принести другую бутылку.

— Прости, прости, — сказал Дуглас, отрываясь от разговора, чтобы подозвать главного слугу.

— Нашего приятеля, — сказал майор Минниз.

— Похоже, дела принимают мрачный оборот, — сказал мистер Кроуфорд.

— Совершенно верно. Я стараюсь излагать все сдержанно в своем отчете, но, черт подери, нелегко сдерживаться, когда видишь, как признанный правитель превращается в главаря бандитской шайки.

— Главаря шайки! — воскликнула потрясенная Оливия. Это прозвучало очень резко, и она быстро глянула на Дугласа, но он не обратил внимания, так как и сам негодовал, его внимание было приковано к майору Миннизу.

— Конечно, всем известно, что наш приятель разорен, — сказал майор Минниз, — это не новость. Ново то, что, выжав из своих подданных все до последней капли, он начал прибегать к более грубым методам. Не хотелось бы заострять на этом внимание, но тут процветает самый настоящий грабеж.

Он замолчал, чтобы успокоиться, так как был возмущен до глубины души. Остальные тоже молчали. На дереве вдруг чирикнула проснувшаяся птица. Может быть, ей снилась змея, а может, змея и в самом деле была рядом.

— Завидую я вам, друзья — сказал майор Минниз. — В округе крестьяне, простой люд, их можно понять. И сдержать.

— Некоторые из них вполне приличные ребята, — подтвердил мистер Кроуфорд.

— Верно, — сказал майор Минниз. И снова с трудом подавил какое-то чувство перед тем, как смог продолжать: — Как-то раз я был советником у махараджи Данга. Он тогда строил дворец, возможно, вы его видели? По-крайней мере, слышали — из-за строительства поднялся большой шум. Подразумевалось, что дворец станет современным Версалем. На самом же деле получилась невероятно уродливая конструкция, какой-то сарай с дорическими колоннами, но не в этом дело. Дело в том, что, когда Его Величество занимался постройкой, муссонных дождей два сезона не было, и Дангу со всеми окружавшими его районами грозил голод. Его Величество был слишком занят, чтобы обратить на это внимание и выслушать нас. К нему даже на прием попасть было невероятно трудно, так он был занят всеми этими людьми, которых вывез из Европы: архитектором, и оформителем, и портным, представьте себе, из Вены (для шитья занавесок), да еще какой-то чемпионкой по плаванию — для торжественного открытия подземного бассейна… В общем, когда мне, наконец, удалось поведать ему о своих печалях, он назвал меня старым брюзгой. Его Величество обожал эти выражения, он в Итоне учился. «Старый вы брюзга, майор, — сказал он мне. Затем вдруг принял серьезный вид, встал во весь рост (во все свои полтора метра) и прибавил: — Ваша беда в том, старина, и простите меня за откровенность, что у вас совершенно нет воображения. Никакого». К сожалению, кое-какое воображение у меня все-таки было, и даже получше, чем у него, так как голод действительно наступил. Помните двенадцатый год?

— Ужасный, — сказал мистер Кроуфорд.

— Единственное, что можно сказать в его защиту, он в самом деле был болваном. Хуже, когда это не так. Вот, например, наш приятель. Когда им так много дано от природы: внешность, ум, характер, все что угодно — а потом видишь, как они теряют голову… В чем дело, милая леди, вы нас покидаете?