Сэди Джонс - Изгой

В кабинете, где никого не было, был разожжен камин, а на письменном столе Дики горела единственная лампа. Остальная часть комнаты была погружена во мрак. На подносе стояли напитки, и Льюис, взяв бутылку джина, подошел к высокому, от самого пола, окну, открыл его и шагнул на траву за окном. Замерзшая трава ломалась под ногами, а холод вызывал облегчение. Он открыл бутылку и побрел по направлению к гаражам. Он слышал голоса людей, звучащую в гостиной музыку, и ему по-прежнему было жарко после духоты в доме. Джин был очень хорош, и он пил его медленно. Ему пришлось опустить руку с бутылкой, когда он проходил мимо двух водителей, которые рассматривали и обсуждали машины Дики, но те едва взглянули на него. Он пошел к теннисному корту. Ночь была черной, и высоко в чистом небе висела маленькая серебристая луна.

Кит сложила свою коллекцию вещей в салфетку и обвела взглядом комнату в поисках новых находок. Ее глаза пекло от усталости, но она ощущала возбуждение. Она нашла носовой платок, почти чистый, с инициалами «Т. М.» и попыталась сообразить, чей он. В камине дымилась гора золы и окурков, причем окурков было едва ли не больше, чем углей. Она открыла окно, и в комнату ворвался морозный воздух, колыхнувший висевший здесь дым.

Она вышла в холл и увидела отца.

— Привет, папа. Посмотри.

— Что это?

Она вывалила свои находки на столик.

— Оставленные вещи.

— Почему ты еще не в постели? Уже начало одиннадцатого.

— Мама сказала, что я могу пока не ложиться.

— Ты должна была идти в постель, когда других детей увели по домам. Никто и мысли не допускал, что ты можешь не ложиться спать.

— Извини.

— Ну, иди уже.

Она ненавидела эту его манеру разговаривать. Это очень злило ее. Но главным раздражителем был он сам. Из всех людей, которых она ненавидела за их самодовольство и агрессивность, за их придирки к Льюису, за то, что они считают себя лучше других, из всех, кого она ненавидела, он был самым главным. Она нагнулась, чтобы подобрать упавшую набойку от шпильки, и даже не посмотрела на него.

— Хорошо.

— Ты меня слышала? Иди немедленно и не разговаривай со мной в таком тоне.

— Я же сказала — «хорошо»!

Она выпрямилась, а он наотмашь ударил ее по лицу своей твердой ладонью.

После этого оба замерли в ожидании.

До этого он никогда не бил ее; насколько она помнила, он вообще к ней не прикасался. В прихожую вышла Клэр; она стояла поодаль, наблюдая за ними и не произнося ни слова.

Щека у Кит горела, но она не прикасалась к ней и не сводила с Дики глаз, глядя ему прямо в лицо. Она видела на нем возбуждение.

Он снова резко поднял руку, и она отклонилась; она ненавидела себя за это, а он так и не ударил ее. Он улыбнулся ей, и они оба поняли, что это было только начало.

— Иди спать, — бросил он.

— Спокойной ночи, папа, — сказала Кит. — Спокойной ночи, мама.

Она отправилась наверх, а Дики посмотрел на Клэр.

— Почему бы тебе не вернуться к тому, чем ты занималась? — спросил он.

Кит поднялась по лестнице и направилась по площадке к своей комнате, которая находилась за комнатой Тамсин, в противоположном конце дома от комнат Дики и Клэр. Войдя, она села на свою кровать.

Она чувствовала, что столкнулась с неотвратимостью судьбы. Часть ее хотела бежать, плакать и искать кого-то, кого угодно, кто бы спас ее, но другая ее часть, б о льшая, чувствовала себя сильной, как воин. Она думала, что будет отважной и будет сражаться. Она думала: я должна быть очень сильной, чтобы справиться с этим, и я не должна показывать ему, насколько я боюсь. Она встала с кровати и пошла по коридору в ванную.

В ванной было холодно, было видно, как изо рта идет пар, и морозный воздух прорывался между окном и подоконником, словно нож. Вся дрожа, она разделась, пожалев, что не взяла с собой халат. Она стянула с себя ненавистное праздничное платье и стала на него, чтобы не мерзли ноги, пока она будет снимать белье. На своих трусиках она увидела кровь. Сначала, не подумав, она решила, что кровь у нее идет, потому что отец ударил ее, но потом поняла, что это были ее первые месячные. Она вспомнила Тамсин и Клэр, их конспиративные разговоры о менструации, почувствовала усталость и поняла, что находится в начале того, что ей было неинтересно. Она накинула платье на плечи и босиком побежала по коридору к комнате Тамсин, мимо унылых портретов прародителей бывших владельцев дома, мрачно взиравших со стен на бегущую девочку. Она заглянула в ящик туалетного столика сестры, нашла примитивные, не вполне медицинские принадлежности, которые, как она знала, нужно использовать в этом случае, и, схватив это, снова побежала в ванную.

Закончив с этим, она надела ночную рубашку и почистила зубы. Свои трусики она завернула в туалетную бумагу и упрятала на самое дно мусорной корзины. Ей было слышно, как Тамсин и ее мать разговаривают и смеются, поднимаясь по лестнице. Посмотрев в зеркало, она увидела у себя на щеке след от руки Дики. Отпечаток был неполным, потому что его рука была намного больше ее щеки, не соответствовала размеру.

1953 год.

В начале пасхальных каникул Элис встречала Льюиса на станции в Уотерфорде. Она стояла в конце платформы, кутаясь в пальто и низко надвинув на лоб меховую шапку. Льюис подумал, что она похожа на Анну Каренину и неплохо было бы ей тоже прыгнуть под поезд. Мысль об Анне Карениной заставила его на мгновение вспомнить маленькую Кит Кармайкл: интересно, дочитала ли она этот роман до конца? Элис под поезд не бросилась, вместо этого она удивительно фальшиво, наигранно изобразила радость встречи, махая рукой, и двинулась ему навстречу.

— Привет, Льюис! Как холодно! Я здесь на машине. Пойдем.

Когда Джилберт вечером приехал домой, то расплатился с таксистом и стоял на дорожке, пока тот не уехал. Ему пришлось заставлять себя войти в дом. Элис оторвалась от приготовления напитков и радостно поздоровалась с ним. Льюис начал улыбаться. Джилберт рассматривал лицо своего сына. В нем было много от Элизабет, но все больше проявлялся и сам Льюис. Это нарушало его спокойствие. Он видел, что Льюис заметил это и перестал улыбаться. Так они и стояли втроем, безмолвным треугольником, — школьник, муж и жена, — и впереди их ждали три недели совместного времяпрепровождения.

В субботу они завтракали как обычно. Элис уже сделала макияж, только губы не накрасила, поскольку знала, что красить губы к завтраку — это вульгарно, но выйти совсем ненакрашенной не могла. Мэри поставила на стол чай, тосты и целое блюдо горячих сосисок в томатном соусе — по случаю выходных. На Джилберте был его старый пиджак. Льюис, как всегда, сидел спиной к окну. Сложенная газета Джилберта лежала рядом с его тарелкой. Он взял ее и развернул.