Анатолий Курчаткин - Повести и рассказы

Его, Семеновых лет был мужик, тридцать или чуть за них, в самом таком простом, дешевом костюмчике, даже и не новом уже весьма, ну, свой парень совсем, переодень в спецовку — будто кто из твоих цеховых.

Семен чувствовал себя легко с ним.

— Это как это — знаменитой? — спросил он, ответно улыбаясь и кладя в стакан кусок рафинада.

— Ну, как Пугачева, едва ли, — развел руками Александр Сергеевич, так его звали, — а в меру сил… вполне реально. Мы для телевидения для нашего местного передачи постоянно готовим, у нашего отдела страничка там есть, так что…

«А, это Валентина-то об этом, поди, и говорила — по телевизору видела», — сообразил Семен.

Они посидели, попили чаю, Александр Сергеевич повыспрашивал его о нем самом, кто он сам да чем занимается, повыспрашивал о жене — давно ли сочиняет свои песни, о чем они, как сочиняет, исполняла ли где-когда раньше, — и Семен передал ему записанные женой магнитофонные пленки:

— Вот они…

Пленок было две, столько сумел достать. Достал бы три — было бы три, достал бы четыре — было бы четыре: жена говорила, что и половины записать не сумела. Целую неделю вечерами занималась этим. Ни еды в доме, ни порядку, — целую неделю как в сарае жили. Чего вдоволь было — так это уличных забав с Васькой да Иришкой. До опупения прямо дышали свежим воздухом, уж не лез, а все дышали. Пока мамочка не посигналит светом в окне: потушит — зажжет, потушит — зажжет — можете идти, значит, на сегодня закончила, пускаю вас. Единственно, что веселая тебя встречает, чуть не пританцовывает, — давно такою не видел.

— Так-так, понятно… — взял Александр Сергеевич кассеты с пленками. Взвесил их зачем-то на руке, положил обратно на стол и раскрыл большую, в твердой зеленой обложке тетрадь, сверху на ней была наклеена бумажная заплатка, и на заплатке написано: «Фольклор современный». — Давайте, значит, внесем ваши данные… вашей жены то есть, — с улыбкой уточнил он.

Семен продиктовал ему фамилию, имя-отчество, год рождения, место работы Валентины, время записи пленок и тому подобное, Александр Сергеевич захлопнул тетрадь, накорябал на листке бумаги свой телефон и подал Семену:

— Недельки через две позвоните.

Семен вышел на улицу счастливый, как именинник: а что, бывают чудеса на свете, ну, и в самом деле Валька по телевизору споет. Деться некуда будет — так и перед камерой прямо споет, вот лихо-то выйдет!..

Ровно через две недели, точно в тот же день, что ездил в Дом, он позвонил в обеденный перерыв из будки начальника участка, Александра Сергеевича на месте не оказалось, ему долго его искали по соседним комнатам, наконец нашли, Семен стал объяснять, кто он и зачем, Александр Сергеевич выслушал его и сказал коротко:

— Некогда еще было. Давайте-ка деньков так через десять перезвоните.

Попрощался и, не дожидаясь ответного прощания Семена, положил трубку. Видимо, спешил.

Семен тащил себя в цех к жене, чтобы сообщить ей о состоявшемся разговоре, и думал с тяжелой мрачностью, что все, кончилась хорошая жизнь, недолго понаслаждался. Жена с той поры, как отнес пленки, сделалась что молоденькая, смешливая да веселая, всякое дело в руках у нее так и горело, — то-то ей весело станет, когда сообщит ей, что Александр Сергеевич этот не успел еще, не прослушал еще, через десять дней еще…

Жена, однако, ничуть не огорчилась.

— Подождем, чего там, — сказала она с той вот веселостью, с какой у нее все делалось и говорилось в последнее время. — Дольше ждешь, больше радость. — Оглянулась, нет ли кого рядом — они сидели на скамеечке возле склада готовой продукции в конце пролета, — и со смешком цапнула его быстро зубами за нос. — Ой, фу! — сморщилась она тут же. — Чего он у тебя в эмульсии-то…

Семен довольно захохотал:

— А вместо крема пользуюсь!

Ему нравилась жена такой. За такой он начал приударять тогда, девять лет назад — подзывать ее к своему станку, сам подходить к ней у разметочной плиты, — такую он ее брал замуж, с такою собирался жить, такою она была ему желанной. И, главное, шло ей быть такой: она была невысоконькая и тоненькая, ладная, говорят про таких, и двое родов не растолстили ее — пока кормила грудью, держала набранный в тяжести вес, а только заканчивала, все, считай, спускала с себя; без улыбки да скучная — и то уж это будто не она была, а с угрюмостью на лице — так вроде как кто-то другой, чужой кто-то поселялся в ней…

Но через десять дней Александр Сергеевич попросил позвонить еще через десять; приходил к нему, приносил те пленки — только начинались первые осенние непогоды, еще то сеял дождь, то проламывало, развеивало тучи солнце и поджигало деревья жарким пламенем, а теперь и дожди уже отлились, отморосились, отвисели в воздухе дымной влажной кисеей, и по утрам жухлая трава была крепко посолена изморозью, и изморозь эта не отходила до полудня, а то и дольше.

Веселости в жене поубавилось. И чем ближе подступал новый срок, тем она делалась замкнутее и молчаливей, а в глазах у нее, заметил Семен, появился какой-то вообще не виданный им прежде сухой лихорадочный блеск.

«Что ж, неужели ж опять ему некогда было?! — думал временами Семен с горячей, бурлящей злостью. — Неужели ж не прокрутил опять? Его ведь работа!..»

Когда настал нужный день, он решил не звонить, а прямо поехать. Ехать было несподручно — работал неделю в утреннюю смену; но заранее специально подменился, уговорил сменщика — и поехал.

Александра Сергеевича на месте не было.

— А вы муж Тихонравовой, да? — вместо ответа на его вопрос, где Александр Сергеевич, поинтересовалась женщина из-за соседнего стола, Семену показалось — с очень уж каким-то таким любопытством.

— Муж, муж, — ответил он. И спросил снова: — Так он где, на работе, нет? Ждать мне его?

— Он в буфет пошел, — ответила ему другая женщина, из-за другого стола, и в голосе ее Семену тоже почудилось что-то эдакое. — Можете подождать, а можете спуститься к нему, на первом этаже буфет.

Александр Сергеевич допивал компот. Товарищ его, с которым он обедал, уже сидел перед пустой посудой, видимо, ждал Александра Сергеевича.

— Здравствуйте, Александр Сергеич! — останавливаясь подле их столика, поклонился Семен.

Он был в пальто, только снял кепку и оттого чувствовал себя здесь в буфете неловко.

— А! — сказал Александр Сергеевич, приглядевшись к нему. И было это «А!» не узнающим, не бодрым, а тусклым и раздосадованным. Вытряхнул последние ягоды из стакана в рот, молча, сосредоточенно прожевал их, выплюнул косточки обратно в стакан, пристукнул им о стол, раз, другой, посидел еще молча и сказал своему товарищу: — Ты вот что… иди, ладно, не жди меня. А вы чего в пальто-то? — спросил он затем Семена.

Семен растерялся.