Йозеф Рот - Сказка 1002-й ночи

Было поздно, без четверти семь, не оставалось времени даже побриться. Двум капралам, Лешаку и Канюку, он приказал представить сегодня объяснительную, потому что два дня назад они появились на плацу небритыми. Служебная, казарменная совесть мучила сейчас ротмистра. А, да все равно — ему надо поскорее надеть сапоги, мундир, фуражку и бежать в казарму. Они уже сидят в седлах, весь эскадрон. Времени на перекличку нет. Сильно и непреклонно, как накануне вечером, льет дождь. Этот дождь связывает вчерашний день с сегодняшним так, словно между двумя дождями и вовсе не было солнечного восхода. Словно солнце не взошло — и больше никогда уже не взойдет!..

Полк построился на плацу, две широкие в черно-желтую полосу створки ворот распахнулись, всадники выехали. Лишь в седле Тайтингер ощутил, как реальный мир словно бы пробуждается ото сна. И только сейчас осознал, что все ужасы минувшей ночи ему всего лишь приснились. Сквозь седло и сквозь голенища сапог он ощущал струение крови в теплом теле лошади, на которой скакал. Сегодня ему хорошо было сидеть на своей гнедой кобыле. Ее кличка была Валли. Он любил ее, хотя она была далеко не так умна, как его белый жеребец Пилад. Он окрестил его так, поскольку пребывал в убеждении, будто Пиладом звали греческого философа. Валли была медлительна, иногда упряма, ее приходилось долго уговаривать. Легкого нажатия шенкелей для нее оказывалось явно недостаточно. Она отличалась норовом — истинная представительница слабого пола, — а ее медлительность вдруг, ни с того ни с сего, могла перейти в стремительную резвость. Но любил он ее, не исключено, как раз за это.

Когда он спешился на лесной поляне, это был уже почти прежний, почти всегдашний Тайтингер. Он принял объяснительную, престрого наказал обоих небритых, дав каждому из них по три дня одиночного ареста. «Являться на плац небритым — позор для военнослужащего!» — бросил он, невольно потрогав при этом собственный колючий подбородок. Дневальный Прокурак явно это заметил. А и ладно! Потом были упражнения на ловкость, строевая подготовка с карабином, верховая езда. Ротмистр Тайтингер «цеплялся» сегодня ко всем и каждому.

Но четыре часа спустя, вернувшись в казарму, он стоял посреди канцелярии изрядно растерянный и чуть ли не оробевший. Пришло заказное письмо. Еще одно. Необходимо было расписаться в получении. Счетовод в унтер-офицерском звании Зеновер состроил сегодня ужасно серьезную мину — совсем не такую, как обычно, когда приходили заказные письма. К тому же, письмо оказалось толстым и тяжелым. Выбросить его в корзину для бумаг нельзя было, не произведя при этом досадного и в высшей степени неприятного шума. На желтом конверте значилось: «Ратуша Оберндорф». Лучше раньше, чем позже, сказал себе Тайтингер. Он вскрыл конверт и погрузился в чтение.

К официальному письму бургомистра, сообщившего Тайтингеру, что несовершеннолетний по имени Александр Шинагль объявился в ратуше и, утверждая, будто он является внебрачным сыном господина ротмистра Тайтингера, запросил адрес родного отца, равно как и адрес матери, незамужней Мицци Шинагль, было приложено послание от управляющего поместьем Тайтингера. Строго говоря, это было не столько послание, сколько своего рода школьная задача по математике, задача с закавыкой, какие обычно задавали кадетам в Моравском Вайскирхене. Тайтингер уразумел только последнюю фразу, а она гласила: «Вследствие вышесказанного почтительнейше и покорнейше позволю себе сообщить господину барону, что лишь его незамедлительное прибытие сюда может дать какие-либо шансы или перспективы».

Оба письма Тайтингер решил показать умнику Зеноверу. Он уже давно догадывался, что Зеновер ему пригодится.

— Дорогой Зеновер, — сказал он. — У вас ведь есть цивильный костюм?

— Так точно, господин барон!

— Тогда сделайте одолжение, наденьте его сегодня, и этак около шести, после поверки, я ожидаю вас в отдельном кабинете «Черного слона». Вы мне растолкуете, чего хотят от меня эти люди.

Вечером, после поверки, Зеновер в цивильном пришел в отдельный кабинет ресторана. Выглядел он еще серьезнее, чем в форме. Тайтингер сейчас видел его в штатском впервые. И это был уже не счетовод в унтер-офицерском звании Зеновер, не подчиненный Тайтингера и не начальник над рядовыми, не военный, но и не штатский, а некое существо меж мирами и племенами, своеобразное, непонятное, однако в любом случае мрачное и дышущее какой-то бедой. Надо было сделать хороший глоток, чтобы почувствовать хоть какую-то уверенность.

— Дорогой Зеновер, — начал Тайтингер, — вы пьете коньяк?

Тайтингер произнес это таким тоном, словно его благополучие зависело от готовности Зеновера выпить с ним коньяку.

— Конечно, господин барон, — откликнулся Зеновер. Он даже улыбнулся. Зеновер оказался вовсе не «скучным», вовсе не «безразличным», вовсе не обыкновенным подчиненным. Если бы он не держался с такой подчеркнутой строгостью, его можно было бы причислить к разряду «очаровательных». Они выпили коньяку.

— Ну? — сказал Тайтингер, и было ясно, что выпитый коньяк не прибавил ему храбрости. — Что хорошего вы можете сказать мне, Зеновер?

И вдруг он разглядел подлинное лицо Зеновера. Оно было жестким и холодным, над белым воротничком цивильной сорочки оно смотрелось еще жестче и холоднее, чем над зеленым, наглухо застегнутым, воротом гимнастерки. На высоком лбу — бесчисленные морщины, множество морщинок у глаз и на висках. Даже волосы его, казалось, внезапно поседели. Это был пожилой, строгий и в высшей степени практичный, в высшей степени трезвомыслящий господин.

— Господин барон, — произнес этот как бы незнакомец, — ничего хорошего я вам, к сожалению, сказать не могу. Но готовы ли вы внимательно выслушать меня, господин барон?

— Конечно, конечно! — зачастил Тайтингер.

— Итак, пункт первый, относительно бургомистра. Он сообщает, что Александр Алоиз Шинагль, сбежавший из воспитательного заведения в Граце и задержанный жандармами, объявился в ратуше. Юному Шинаглю четырнадцать лет. Он прибыл к бургомистру в сопровождении жандармского взводного Эйхольца. В воспитательном заведении в Граце не уплачено за его содержание в течение шести месяцев. Руководитель заведения выяснил, что мать воспитанника, незамужняя Шинагль, в настоящее время находится в Кагранской тюрьме. Она и сообщила ему, в ответ на прямой запрос, что родным отцом мальчика является господин барон Тайтингер, что господин барон навестил ее в тюрьме и наверняка позаботится о своем сыне. Мальчик, видимо, украл это письмо. Оно было найдено у него в кармане. Тем не менее, он отрицал факт кражи и продолжал осведомляться о местопребывании матери. Опекуном мальчика является отец незамужней Мицци Шинагль. Он находится сейчас в приюте для престарелых в Лайнце. У него двусторонний паралич, его лавка в Зиверинге отошла в пользу государственной казны. Он просит сообщить бургомистру, что господин барон Тайтингер, отец мальчика, до сих пор не выплачивал алименты. Тем временем бургомистр с учетом сложившихся обстоятельств передал мальчика на руки вашему управляющему с тем, чтобы дело не получило дальнейшей скандальной огласки. И теперь ждут вашего решения, господин барон!