Зои Хеллер - Правдолюбцы

Когда Одри садилась почитать газету, в гостиной было сумрачно и прохладно. Теперь сквозь грязные окна просачивалось солнце, расчерчивая полосами ее рубашку и поджаривая бархатную обивку на диване до золотистости. Одри хрипло откашлялась. Ей было досадно, что домработница застала ее развалившейся на диване, храпящей средь бела дня. Обычно, когда являлась Сильвия, Одри находила себе какое-нибудь важное, «умное» занятие, чтобы не испытывать неловкости перед пожилой латиноской, которая драит ее туалеты.

— Встаю, — сказала она. — Дайте мне минутку.

— Ладно уж. Только не мешкайте! — погрозила пальцем Сильвия и удалилась.

Одри проводила ее взглядом. Декларативное равенство и братство с прислугой иногда бывает очень утомительно. Про себя Одри думала, что Сильвия могла бы проявлять к ней чуть больше почтения, — ведь далеко не всякая богатая леди исповедует социалистические убеждения. Она закрыла глаза и попыталась вспомнить сон, что ей снился. Бессвязные образы, пережившие вторжение Сильвии, уже начали выскальзывать из сознания, как из неподатливой механической клешни выскальзывают призы в ярмарочном автомате. В итоге Одри сдалась и снова открыла глаза. Глянула на часы. Через час она встречается с Розой в Бруклине, они повезут Ханну, мать Джоела, к сыну, а у нее в машине кончился бензин. Одри занялась поисками ключей.

Она ненавидела спать днем, это ее угнетало: дневной сон — удел старух. Но беда в том, что теперь она недосыпала по ночам. Она плохо организовала свое новое существование. Днем Одри сидела у постели Джоела в нарколептическом ступоре, вяло борясь со сном, а по ночам шаталась по дому, чувствуя себя одинокой горошиной в огромной банке. Сорок лет ее домашний уклад держался на шумном взыскательном присутствии Джоела, и теперь, без этого фундамента, все расползалось по швам. Она убивала вечера, неподвижно пялясь в телевизор, выкуривая косяки, забредая на кухню, попусту открывая холодильник, — лишь бы оттянуть наступление момента, когда надо тащиться наверх, в спальню. Разумеется, ни темноты, ни привидений она не боялась, просто без Джоела ей не хватало ни мужества, ни дисциплинированности, чтобы подвести черту под прожитым днем.

В сумке ключей не оказалось. Одри отправилась на кухню перетряхивать газеты и почту, сваленные на столе. Она виновато ностальгировала по первым безумным дням болезни Джоела. Тогда кризисная ситуация образовала вокруг нее кокон, внутрь которого ничто, мало-мальски смахивающее на обыденность, не имело шансов проникнуть. Джоел перенес две срочные операции на мозге. У него дважды останавливалось сердце. На этаже интенсивной терапии Одри разбила лагерь: она ночевала рядом с Джоелом в кресле, а по утрам принимала душ в родильном отделении. Роза и Карла взяли отпуска по уходу за больным родственником. Каждый день целыми делегациями приходили друзья Джоела, коллеги и бывшие клиенты. Порой в небольшую комнату для посетителей набивалось человек по двадцать, и, заказав хлеб и лососину в ближайшем деликатесном магазинчике, визитеры наперебой рассказывали трогательные байки о Джоеле. Однажды явилась Джуди Коллинз, [21] Джуди Коллинз (р. 1939) — американская певица и автор песен, известная своей активной общественно-политической позицией. и все хором пели «Нас не сломить».

Полтора месяца спустя пьянящий дух катастрофы выветрился. Больничный статус Джоела, не торопившегося покидать ничейную землю комы, понизился до «средней тяжести», и его перевели в реабилитационный центр при университетской клинике. Адвокатскую контору закрыли, и малочисленный штат — с бессердечной поспешностью, по мнению Одри, — нашел новую работу. У дочерей закончился отпуск. А Одри вернулась домой.

Все в один голос твердили, что возвращение домой — разумный шаг с ее стороны. Пребывание Джоела в реабилитационном отделении может затянуться, и глупо изматывать себя в начале пути истерическими подвигами святости. Лучше поберечь силы, ведь ей предстоит длительный марш-бросок. Медсестер обязали немедленно известить Одри, если состояние Джоела изменится, а в экстренном случае из дома до больницы она доберется меньше чем за полчаса. И все же в глубине души этот здравый подход удручал ее. Полтора месяца Джоел лежит в коме — всего полтора! — а она уже в своих поступках исходит из соображений практичности и удобства.

Ребенком она часто воображала, что нарушение некоторых правил — обходить трещины на тротуаре по пути из школы домой, браться за перила, когда поднимаешься в свою комнату, — закончится вселенской трагедией. Вот и теперь, когда она лежала на диване поздним вечером, слушая, как поскрипывает с достоинством дряхлеющий дом, ее терзали такие же суеверные предчувствия. Что, если неотлучное дежурство у постели Джоела было испытанием на преданность? Что, если только ее постоянное присутствие поддерживало в нем жизнь и теперь, вернувшись домой, она приговорила его к смерти?

Несколько дней назад Джин вытащила Одри в Челси на собрание противников войны. Одри необходимо бывать на людях, сказала Джин, подзаряжаться энергией, иначе ее силы быстро иссякнут; перемена обстановки тоже не помешает. Доводы Джин звучали безупречно, но поход на собрание принес одни разочарования. Для участия в общественной жизни Одри была слишком погружена в свои собственные переживания, и тот факт, что жизнь в большом мире шла своим чередом, Одри смогла воспринять только как личное оскорбление. Собрание, созванное для уточнения стратегий на акциях, направленных против вторжения США в Ирак, свелось в основном к дискуссии о пропалестинском пункте — резонно ли включать этот пункт в официальную версию антивоенных требований. А закончилась сходка и вовсе бестолковой сварой по поводу актеров: стоит ли давать им слово на митингах? «На подобные мероприятия все хотят заполучить Сьюзан Сарандон, потому что она красивая, — сказал один из ораторов, — но насколько она в курсе дела, вот вопрос?» Половина публики одобрительно закивала. Другая половина зашикала. Сторонники Сарандон обвинили антисарандониста в сексизме. («А как насчет Тима Роббинса? — кричала разгневанная женщина. — Тиму Роббинсу вы дадите выступить, а его жене нет?») Антисарандонская фракция с возмущением отметала эти клеветнические заявления. («Тим Роббинс мне тоже не нравится», — твердил застрельщик беспорядков.) Одри слушала их перепалку со слезами ярости на глазах. Джоел лежит без сознания на больничной койке, а этих людей волнует лишь митинговая квалификация Сьюзан гребаной Сарандон!

После собрания, в баре, кое-кто подошел к ней справиться о здоровье Джоела. Одри нетерпеливо ждала, когда же и на ее трудности обратят внимание, но стоило этому случиться, как она поняла, что абсолютно не нуждается в участии окружающих. Некоторые доброжелатели подсказывали путь к выздоровлению, исходя из сногсшибательных историй о выходе из комы, услышанных по радио, и сетевых апокрифов о чудодейственных барокамерах. Другие рассказывали, не без легкого самолюбования, как потрясены они были известием о несчастье с Джоелом и сколь саднящие мысли о их собственной смертности оно породило. Третьи, пробормотав соболезнования, не знали, что еще сказать, и просто смотрели на Одри, дожидаясь, пока она их вызволит из неловкой ситуации. Одри постаралась на славу, демонстрируя лихую несокрушимость. Но, очевидно, переборщила с лихостью. Кое-кто был явно шокирован тем, что можно было принять за неподобающую беззаботность, остальные сочли, что дела у Джоела вовсе не так уж плохи. Некий приятель закончил беседу с Одри, попросив передать Джоелу привет. Привет. Словно Джоел валяется дома с приступом подагры!