Зои Хеллер - Правдолюбцы

Одри все еще перебирала свалку на кухонном столе. Под ворохом невскрытой, заляпанной кофе почты она наткнулась на книгу Ноама Хомски «9/11». Опустившись на табурет, она горестно уставилась на обложку. Дня за два до инсульта, свалившего Джоела, она отказалась заниматься с ним любовью, потому что ей хотелось прочесть эту книгу. (Ее муж, будучи шапочно знаком с Хомски, шутливо пригрозил предъявить тому письменные претензии: мол, авторская критика американского империализма дурно сказывается на сексуальной жизни Джоела.) И что же, книга осталась непрочитанной. Больше трех страниц Одри не осилила. Не ужасно ли, упустить, быть может, последний шанс заняться любовью с Джоелом — ради Хомски! Она тряхнула головой. Раскаяние такого сорта — глупость, пустые сантименты. В великой исландской саге о супружеской жизни мелкие размолвки опускаются до — самое большее — примечаний к тексту. Брак — как хорошее здоровье: иногда ему легкомысленно вредят и всегда принимают как должное, иначе какой в нем толк.

Сильвия спускалась по лестнице, дом дрожал от ее тяжелой поступи.

— Миссис Одри, — позвала она, и Одри вышла в прихожую. — Я нашла их в раковине в ванной, — звякнула ключами домработница. — Они вам нужны?

— Ты опоздала. — Этими словами Роза встретила свою мать, впуская ее в квартиру Ханны.

Одри тщательно вытерла ноги о коврик под дверью.

— И тебе доброго дня, милая.

— Я не смогу поехать с вами в больницу. — Заперев дверь, Роза последовала за матерью. — Просто не успею. В три я должна быть в другом месте.

— Что ты городишь, — светским тоном ответила Одри. — Ты ведь знаешь, в одиночку я с Наной не управлюсь.

В гостиной Ханны пахло, как в кладовке старьевщика, — в стариковских жилищах редко витают иные запахи. Ханна спала на откидном автоматическом кресле с ножницами и лупой на коленях, с помощью этих инструментов она вырезала из «Нью-Йорк таймс» понравившиеся ей заметки.

— Но я не могу отменить встречу, — сказала Роза.

Одри выключила радио, застрявшее между двумя станциями, — в скрежете и реве угадывалась то симфония Бартока, то «Кисс FM».

— Можешь. Позвони и предупреди, что опоздаешь.

На каминной полке полукругом стояли семейные фотографии в рамках: Ханна в возрасте трех лет, снятая в 1912 году в бруклинском фотоателье сразу после прибытия семьи из Одессы в Америку; отец Джоела, Ирвинг, дебютирующий с речью на съезде Объединенной лиги профсоюзов в 1924 году; брат Ханы, Лу, в форме батальона им. Авраама Линкольна на трапе корабля перед отплытием в Испанию в 1933-м; семилетний Джоел марширует вместе с родителями на первомайской демонстрации в 1937-м. Одри равнодушно отвернулась. Она никогда не любила старых фотографий — мертвая родня укоризненно взирает из прошлого под монотонные банальности о тщете человеческих желаний. С тем же успехом можно украсить дом черепами.

— А куда ты собралась? — спросила она Розу.

— В Монси на выходные.

— Манси? Что, прямо в Айдахо?

— Нет, Монси, городок под Нью-Йорком.

Одри глянула на синюю юбку Розы, прикрывавшую икры, на черную блузку с высоким воротом и прищурилась:

— Еврейские дела?

— Именно. Я еду на шабатон.

— А это что за хрень? Только не говори мне про сальные патлы.

— Это расширенный шабат с лекциями и прочим. — Роза помолчала. — Я буду жить в доме раввина.

— И как тебе не надоест…

— Давай не будем спорить, мама.

Проснулась Ханна и возмущенно огляделась:

— Где Магда?

— Наверное, выскочила на минутку. — Угрюмая полька Магда пять дней в неделю убирала и готовила для Ханны. Подходя к дому, Одри видела, как та курила на улице. Одри присела перед креслом свекрови: — Как ты себя чувствуешь, Нана?

— Прекрасно, — коротко ответила свекровь, перебирая желтые пластмассовые пузырьки на тумбочке. В маслянистом свете настольной лампы Одри различала каждую морщину на ее лице, изогнутую или прямую, как насечка. Все равно что смотреть на океан из самолета.

— Ты что-то потеряла?

— Куда-то запропастился… а-а, вот он. — Ханна взяла пульт управления креслом и принялась давить на кнопки. Раздался громкий механический звук, предвещавший перемены; кресло, однако, не шелохнулось.

— Тебе помочь?

— Нет, — ворчливо ответила Хана, — ты ничего в этом не понимаешь.

Непомерно дорогое и сложно устроенное откидное кресло было подарком Джоела на девяностый день рождения матери. Три различных вида массажа, спинка откидывается под пятью разными углами, — но ни одним из этих благ Ханна не умела воспользоваться. В кресле она только спала, а по квартире ковыляла на старорежимных костылях, упорно отказываясь от помощи.

— Ну пожалуйста, — не отступала Одри, — дай взглянуть.

— Не дам!

Свекровь ревниво прижала пульт к груди. Кресло вдруг резко дернулось и откинулось назад, ножницы с лупой полетели на пол. Но когда Одри изготовилась вырвать пульт из цепких пальцев Ханны, кресло, загудев, рвануло вперед, возвращая старуху в вертикальное положение.

— Получилось! — воскликнула Одри. — Молодец, Нана!

Свекровь сидела, выпрямившись и надменно прикрыв веки, словно жена египетского фараона.

— Нечего меня нахваливать, дорогуша. Я еще не выжила из ума. — Она обернулась к внучке: — Роза, о чем мы только что говорили?

— О том, что написали в «Таймс».

— Ну да. — На полу, у кресла Ханны, лежала кипа газет.

— И что же там написано? — полюбопытствовала Одри.

— Они взяли интервью у главы профсоюза Карлы, — ответила ее свекровь.

— А, понятно, — пренебрежительно сказала Одри. Утром она собиралась прочесть интервью, но ее сморил сон. — Меня это совершенно не колышет. Не желаю знать, как эти иуды оправдываются.

— Нет, нет, — заволновалась Ханна, — ты винишь не тех людей. Если бы демократы за последние двадцать лет хоть как-нибудь поддержали рабочее движение, профсоюзу не пришлось бы соглашаться на такую сделку.

— Но разве профсоюзы не должны отстаивать интересы всего рабочего класса? — возразила Одри.

— Ты никогда не состояла в профсоюзе, Одри, иначе…

Одри звонко рассмеялась:

— Вряд ли мы впредь можем называть работников здравоохранения профсоюзом. По-моему, они отныне преследуют личные цели.

Ханна предпочла не услышать замечание невестки.

— Отец Джоела всегда говорил, — назидательно произнесла она, — что рабочему движению необходима солидарность, а солидарность достигается дисциплиной, а дисциплина…

— К чертям дисциплину! — перебила Одри. — Не будь Карла такой размазней, она бы вышла из профсоюза.

На лице Ханны появилась загадочная улыбка, и она замурлыкала что-то себе под нос.

— Мне пора, — сказала Роза.

— Куда ты? — встрепенулась ее бабушка.