Исабель Альенде - Инес души моей

Мы провели в долине семь недель. За это время к нам присоединились еще двадцать испанцев, среди них два монаха и некий Чинчилья, подлец и смутьян, который сразу же стал вместе с Санчо де ла Осом затевать убийство Вальдивии. С де ла Оса сняли колодки, и он свободно бродил по лагерю, расфранченный и надушенный, придумывая, как бы отомстить генерал-капитану, но при этом оставаясь под неусыпным присмотром Хуана Гомеса.

Из ста пятидесяти человек, которые теперь были в нашей экспедиции, всего девять не имели дворянского титула. Остальные происходили из деревенской знати или из обедневших дворянских семейств, но дворянской спеси в них было не меньше, чем в выходцах из лучших домов Испании. Вальдивия говорил, что это ничего не значит, потому что в Испании благородных дворян очень много, но я полагаю, что эти люди перенесли свое тщеславие в Королевство Чили. К высокомерию испанцев прибавилась непокорность мапуче, и из этой смеси получился безумно надменный чилийский народ.

После изгнания юного Эскобара понадобилось несколько дней, чтобы лагерь пришел в обычное расположение духа. Люди были крайне раздражены, в самом воздухе ощущался гнев. По мнению солдат, виновата во всем была я: заманила невинного мальчика, соблазнила его, лишила покоя и довела до смерти. Я, бесстыдная развратница. А Педро де Вальдивия лишь исполнял долг и защищал свою честь. Долгое время я чувствовала, как озлобленные взгляды этих мужчин жгут мне кожу. Я ощущала их злобу так же ясно, как раньше ощущала их похоть. Каталина советовала мне не выходить из шатра до тех пор, пока души солдат не успокоятся, но для подготовки к дальнейшему пути нужно было делать множество дел, так что у меня не оставалось другого выбора, кроме как подставить себя под потоки их сквернословия.

Педро был занят включением новых солдат в экспедицию и слухами о готовящемся предательстве, которые ходили по лагерю, но нашел время, чтобы утолить свою злость на меня. Даже если он и понял, что переступил все границы разумного в своем стремлении отомстить Эскобару, он так этого и не признал. Сознание своей вины и ревность разожгли в нем огонь желания: он хотел обладать мной каждое мгновение, даже в самый разгар дня. Он бросал дела, прерывал совещания с капитанами и тащил меня в шатер на глазах у всего лагеря, так что все были в курсе происходящего. Вальдивию это не волновало, он поступал так намеренно, чтобы показать свою власть, унизить меня и бросить вызов сплетникам. Мы никогда не занимались любовью так грубо, он измочаливал меня и думал, что мне это нравится. Он хотел, чтобы я стонала от боли, раз уж я не стонала от удовольствия. Это было наказанием для меня, и я, как уличная девка, должна была выносить унижения, так же как Эскобар должен был сгинуть в пустыне. Я сносила такое обращение, сколько было возможно, думая, что скоро безумие Педро уляжется, но через неделю терпение мое иссякло, и я, вместо того чтобы повиноваться ему, когда он попытался взлезть на меня по-собачьи, дала ему звучную пощечину. Я не знаю, как это получилось, рука дернулась сама. На долгую минуту мы оба оцепенели от неожиданности, а потом колдовские чары, властвовавшие над нами, рухнули. Педро нежно и раскаянно обнял меня, а я вся задрожала, такая же сокрушенная, как и он.

— Что я натворил! Что с нами сделалось, любовь моя? Прости меня, Инес! Прошу тебя, давай забудем все это… — заговорил он.

Мы так и остались лежать, обнимая друг друга, с замиранием сердца шепча объяснения, прощая друг друга. Наконец мы, истощив все силы, заснули, так и не занявшись любовью.

С этого момента утраченная любовь стала возвращаться к нам. Педро снова стал ухаживать за мной страстно и нежно, как в самом начале. Мы совершали небольшие прогулки, всегда под охраной нескольких солдат, потому что воинственные индейцы могли атаковать в любой момент. Обедали мы наедине в нашей палатке, а перед сном он читал мне, а потом целыми часами ласкал меня, чтобы доставить мне то удовольствие, в котором так недавно отказывал.

Он желал детей так же, как и я, но я все не беременела, несмотря на молитвы Деве Марии и снадобья, которые готовила Каталина. Я бесплодна, я не смогла зачать ребенка ни с одним мужчиной из тех, кого я любила, — ни с Хуаном, ни с Педро, ни с Родриго, — ни с теми, с кем меня связывали лишь краткие тайные встречи. Но думаю, что и Педро был бесплоден, потому что у него не было детей ни от Марины, ни от других женщин. «Завоевать славу и оставить по себе память» — вот зачем он отправился в Чили. Быть может, таким образом он пытался отыграться за династию, которую не смог основать. Он оставил свое имя в истории, хотя и не смог передать его своим потомкам.

Педро был столь предусмотрителен и терпелив, что научил меня обращению со шпагой. Кроме того, он подарил мне нового коня взамен того, что я отдала Эскобару, и поручил своему лучшему наезднику обучить скакуна. Военный конь должен повиноваться всаднику инстинктивно, потому что наездник будет занят оружием. «Никогда не знаешь, что может случиться. Раз ты настолько храбра, что поехала со мной, ты должна уметь защищаться не хуже, чем любой из моих людей», — сказал мне Педро. Это была очень благоразумная мера. Те, кто лелеял надежду отдохнуть от тягот пути в Копиапо, очень скоро разочаровались, потому что индейцы нападали на нас, стоило немного ослабить бдительность.

— Мы отправим послов и объясним им, что мы пришли с миром, — сказал Вальдивия на одном из советов со своими главными капитанами.

— Это плохая идея, — отозвался дон Бенито, — ведь они, без сомнения, помнят, что произошло шесть лет назад.

— Что вы имеете в виду?

— Когда мы прибыли сюда с доном Диего де Альмагро, чилийские индейцы не только вели себя дружелюбно, но и одарили нас золотом, которое собирали в качестве дани Инке — они уже знали, что его свергли. Но подозрительному аделантадо этого показалось мало, и он разными посулами созвал индейцев на совет и, как только завоевал их доверие, приказал нам напасть на них. Многие погибли в этой бойне, но тридцать касиков мы взяли в плен. Их привязали к кольям и сожгли заживо, — рассказал дон Бенито.

— Зачем вы это сделали? Разве не лучше жить в мире? — возмущенно спросил Вальдивия.

— Если бы Альмагро не сделал это первым, индейцы бы поступили так же с испанцами чуть погодя, — вмешался Франсиско де Агирре.

Чилийцы больше всего жаждали заполучить наших коней, а боялись они больше всего собак, поэтому дон Бенито приказал поместить лошадей в загон и охранять его собаками. Полчища здешних индейцев повиновались трем касикам, во главе которых, в свою очередь, стоял могущественный Мичималонко. Он был хитрый старик: прекрасно понимая, что сил штурмовать лагерь уинок у него недостаточно, он решил взять нас измором. Это его воины тайно похищали у нас лам и лошадей, портили запасы провианта, похищали наших индианок, нападали на группы солдат, выходившие из лагеря за едой и водой. Так они убили одного солдата и нескольких наших янакон, хотя янаконы к тому времени поневоле выучились сражаться, потому что иначе шансов выжить у них не было вовсе.