Исабель Альенде - Инес души моей

Утром я оделась и вышла на улицу, несмотря на то что чувствовала глубокую усталость в костях и в сердце оттого, что сегодня вторник и мне нужно идти навещать Марину Ортис де Гаэте. Служанки носят меня к ней в портшезе, потому что она живет недалеко и нет смысла закладывать карету. На показную роскошь в этом королевстве смотрят косо, и я боюсь, что карета, которую мне подарил Родриго, грешит излишней пышностью.

Марина несколькими годами моложе меня, но рядом с ней я чувствую себя девчонкой. Она превратилась в педантичную и уродливую ханжу, да простит Бог мой дурной язык. «Приставьте стражника к губам, матушка», — со смехом советуешь мне ты, Исабель, когда слышишь от меня такие вещи, хотя, подозреваю, мои глупости забавляют тебя; кроме того, доченька, я заслужила себе право говорить то, что другие сказать не осмеливаются. Морщины и жеманство Марины в некотором роде радуют меня, но я борюсь с этим дурным чувством, потому что не хочу пробыть в чистилище дольше положенного. Мне никогда не нравились такие болезненные и слабохарактерные люди, как эта женщина. Но мне жаль ее: все ее позабыли, даже родственники, которых она привезла с собой из Испании и которые сделались процветающими жителями Сантьяго. Но их я не очень виню, потому что эта добрая сеньора смертельно скучна. По крайней мере, она не бедна и вдовствует достойно, хотя это, конечно, слабое утешение после печальной жизни покинутой супруги. Интересно, чем занимается наедине с собой эта несчастная женщина, которая ждет моих визитов так жадно, что начинает хныкать, стоит мне немного задержаться. Мы выпиваем по чашке шоколада — я изо всех сил стараюсь подавить зевоту — и разговариваем о том единственном, что нас объединяет, — о Педро де Вальдивии.

Марина живет в Чили уже двадцать пять лет. Она приехала году примерно в 1554-м, намереваясь взять на себя роль супруги губернатора, с целой свитой родственников и подхалимов, жаждущих подобраться к богатству и власти Педро де Вальдивии, которому король пожаловал титул маркиза и рыцаря Ордена святого Иакова. Но по прибытии Марину ждал неприятный сюрприз: оказалось, что она уже овдовела. Ее муж погиб от рук мапуче за несколько месяцев до ее приезда, так и не узнав о чести, оказанной ему королем. К тому же сокровища Вальдивии, о которых столько говорили, оказались выдумкой. Губернатора обвиняли в том, что он безбожно обогащается, что он забрал себе самые обширные и плодородные земли и что лично на него работает треть всех индейцев. Но когда все счета были подведены, выяснилось, что он беднее любого из своих капитанов и мне даже пришлось продать его дом на Оружейной площади, чтобы заплатить его долги. Городской совет не проявил щедрости и не назначил пенсии Марине Ортис де Гаэте, законной супруге завоевателя Чили: такая неблагодарность столь часта в этих краях, что ее даже называют «чилийским платежом». Мне пришлось самой покупать ей дом и оплачивать ее расходы, чтобы призрак Педро не стоял у меня над душой. Хорошо еще, что я могу позволить себе некоторые радости: учреждать разные заведения, закрепить за собой нишу в церкви, чтобы меня там похоронили, помогать множеству своих сторонников, обеспечить достойную будущность своей дочери и помогать вдове своего бывшего любовника. Какая теперь разница, что когда-то мы были соперницами?

Я только что сообразила, что, исписав столько страниц, так и не объяснила, почему эта отдаленная территория — Чили — стала единственным королевством в Америке. Наш император Карл V хотел женить своего сына Филиппа на Марии Тюдор, королеве Англии. В каком это могло быть году? Кажется, примерно тогда, когда умер Педро. Для заключения такого брака молодому человеку нужен был титул короля, а так как его отец пока не собирался оставлять трон, решили объявить Чили королевством, а Филиппа сделать его формальным правителем. Это, правда, ничуть не улучшило нашу участь, но хоть придало веса.

На том же корабле, на котором прибыла Марина — ей в ту пору было сорок два года, и она была недалека умом, но красива чуть выцветшей красотой, которая свойственна блондинкам зрелых лет, — приехали Даниэль Бельалькасар и моя племянница Констанса, с которыми я последний раз виделась в Картахене в 1538 году. Я думала, что больше никогда не увижу свою племянницу, которая вместо того, чтобы стать монашкой, как договаривались, спешно, пятнадцати лет от роду, вышла замуж за хрониста, соблазнившего ее на корабле по пути в Новый Свет. Не было слов, которые могли бы описать наше обоюдное удивление, ведь я полагала, что они давно погибли где-то в джунглях, а они и представить себе не могли, что я стану основательницей королевства.

Они провели в Чили почти два года, изучая историю и обычаи мапуче, правда издали, потому что приближаться к индейцам было крайне опасно: война была в самом разгаре. Бельалькасар говорил, что мапуче похожи на некоторые азиатские народы, с жизнью которых он познакомился во время прежних своих путешествий. Он считал этот народ прекрасными воинами и не скрывал своего восхищения ими, так же как и тот поэт, который потом написал эпопею об Арауканской войне. Я упоминала о нем раньше? Может, и нет, но теперь уже поздно тратить на него время. Звали его Эрсилья. Поняв, что им никогда не удастся приблизиться к мапуче настолько, чтобы рисовать их портреты и расспрашивать, как они живут, супруги Бельалькасар продолжили свое скитание по миру. Они были будто специально созданы для научных экспедиций: оба обладали ненасытным любопытством и одинаковым олимпийским презрением к опасностям, которыми были полны их безумные предприятия.

Даниэль Бельалькасар поселил в моей голове мысль основать учебное заведение: он считал постыдным тот факт, что мы в Чили гордо считаем себя цивилизованной колонией, а тех, кто умеет читать, у нас можно по пальцам перечесть. Я поделилась этой идеей с Гонсалесом де Мармолехо, и мы вдвоем в течение долгих лет сражались за создание школ, но больше никого этот проект не интересовал. Какие дикие эти люди! Они боятся, что если народ научится читать, то он немедля впадет в грех многомыслия, а от этого всего один шаг до бунта против короны.

Как я уже говорила, сегодня был не самый лучший для меня день. Вместо того чтобы продолжить рассказ о своей жизни, я пустилась в отступления. С каждым днем мне все труднее концентрироваться на фактах: я все время отвлекаюсь, потому что в этом доме постоянно какая-то суматоха, хоть ты и уверяешь, что у нас самый спокойный дом во всем Сантьяго.

— Это все ваше воображение, матушка. Никакой суматохи тут нет, а наоборот, тишина такая, что души тоскуют, — сказала ты мне вчера вечером.

— Именно, Исабель. Об этом-то я и говорю.