Морли Каллаган - Любимая и потерянная

Среди друзей Пегги есть головорезы, способные затеять поножовщину, и она достаточно умна, чтобы их раскусить. Тем не менее они не утратили в ее глазах своей привлекательности. Возможно, даже наоборот. О чем это говорит? Не о том ли, что у девушки есть какой-то вкус к насилию? Его мысль заработала вдруг отчетливо и быстро, он понял, что наконец-то сумел облечь в слова то смутившее его неприятное чувство, которое он испытал, когда Пегги разглядывала статую леопарда в универмаге. Приготовившаяся к прыжку кошка олицетворяла для нее буйную ярость джунглей, и девушка подпала под ее чары. Застыв на месте, она, млея, ожидала, когда зверь кинется и пожрет ее. Наверное, уже тогда у него мелькнуло подозрение, что, подобно тому, как сходятся противоположные темпераменты, это нежное сердечко испытывает порочную тягу к насилию. Если смотреть правде в глаза, то сейчас он получил доказательство, что так оно и есть.

Вздумай он сопровождать ее по этим притонам, где она возбуждает ревность, подозрение, похоть и застарелую расовую вражду, то волей-неволей тоже впутается во все это. Продолжать это — значит позволить любопытству возобладать над здравым смыслом, значит забыть о том, что он приехал в этот город для того, чтобы заполучить место в «Сан». Мистер Карвер, конечно, не сможет позволить себе принять на работу человека, замешанного в скандале. А ведь он всегда мечтал о работе, подобной той, какую ему предлагают в «Сан». И вот он все-таки нашел ее. Сколько долгих лет ожидания прошло после той ночи на пляже Хэвлоков, когда он мчался по дороге, а потом остановился и пробормотал, оглянувшись на темную изгородь: «Ну погодите!» Эту ночь, которой закончилось его детство, он почти всю провел без сна, мечтая о том, как создаст себе имя, чтобы никто и никогда не мог спросить, кто он такой. Он ждал долго, он прошел через множество унижений, но он знал: наступит такой день, когда его способности будут оценены по достоинству. И вот решительный момент наступил. Он может получить свою колонку в монреальской «Сан». Его будут читать. Перед ним откроются новые горизонты. Сейчас, как никогда, ему следует думать о том, что приличествует в его положении, а чего нужно остерегаться. Продолжать знакомство с Пегги, безусловно, неблагоразумно.

Дав себе слово, что он полностью выбросит из головы и девушку, и это сомнительное кафе, он лег в постель и уснул, представляя себе Кэтрин и себя на воскресном ужине в «Ритце» и на приеме у Анжелы Мэрдок. В этом радужном видении он ощущал себя свободным от всех ненужных мыслей и забот и демонстрировал Кэтрин, как высоко он ценит то, что она может ему предложить.

Сидя в общей гостиной «Ритца» вместе с Кэтрин, которую ее сегодняшний наряд — бледно-зеленое платье, мексиканские серьги и серебряные браслеты — делал удивительно привлекательной, Макэлпин вглядывался в ее разгоревшееся, свежее лицо, стремясь найти в нем обещание всего, что он мог ожидать от возлюбленной. Все в ней — тон, стиль, склонности — все было именно таким, как надо, как ему нравилось. И он ей нравился, он читал это в ее счастливой медленной улыбке. В беседах с ней он не только находил радость, превосходящую то удовольствие, которое ему когда бы то ни было доставляло общество хорошенькой женщины, в них заключалось для него нечто большее, что явственнее всего ощущалось, когда разговор обрывался и наступала пауза. Это нечто было провозвестником не только тех, знакомых ему восхитительных минут, которые сулила любовь женщины, но и успеха, которого он домогался с детских лет. Как же можно допустить, чтобы кто-то встал между ними и сделал его слепым к ее привлекательности? Он верил, что сможет не думать о Пегги, если сосредоточит все свои помыслы на том, что надеется найти в Кэтрин. Он шутил и смеялся, Кэтрин смущалась и все больше очаровывалась им. Они сидели, сплетничая обо всех приглашенных, которые входили, запорошенные снегом, в меховых шапках с улицы через открывавшиеся в обе стороны двустворчатые двери, и в словах его чувствовалось, что здесь, в Монреале, его интересуют люди именно этого круга. Из вестибюля гости направлялись к большому банкетному столу в ресторанном зале. В отличие от англичан многие французы пришли с семьями, но и те и другие, если они выглядели особо преуспевающими и именитыми, кланялись Кэтрин.

Но вот Клод, метрдотель, с величественностью императора обозревавший свои владения, заглянул в список приглашенных и кивнул Макэлпину и Кэтрин.

— Так-с, мистер Макэлпин, — пробормотал он, отмечая фамилию в списке.

Кэтрин и Макэлпин присоединились к гостям, чинно двигавшимся вдоль длинного стола, на котором стояли горячее жаркое, холодная вырезка, индюшка, цыплята, утки, салаты, дымящееся тушеное мясо в серебряных судочках, грибы, пирожные и конфеты. Если случалось, что двое гостей одновременно протягивали руки к последнему «наполеону», то оба тут же предупредительно отдергивали их, а за их спиной тотчас же слышался шепот внимательного официанта: «Сию минуту принесу еще».

Из всех приглашенных только Макэлпин слишком много пил, слишком усердно ел, слишком громко смеялся. Его лицо пылало.

— Наверно, большинство друзей Анжелы в то же время и друзья вашего отца? — заметил он.

— Бог с вами, Джим! — ответила Кэтрин. — Папа вовсе не разделяет многих ее симпатий. Но там, конечно, будут все. Возможно, вы даже встретите там вашего приятеля Эрнеста Хэвлока…

Тут вдруг она заметила, что он вовсе ее не слушает. Взгляд его был печален, пальцы медленно потирали щеку.

— Джим, где вы? Что случилось? — воскликнула она.

— Ничего, уверяю вас, Кэтрин.

— Но вы же не слышали ни слова из того, что я сказала.

— Вовсе нет. Могу даже все повторить.

— Что вас тревожит, Джим?

— Ничего. Абсолютно ничего. Почему вы вдруг решили?

— Вы всегда кажетесь таким уверенным в себе, а сейчас… то вы со мной, вы рядом… такой радостный, что просто прелесть. Кажется, что мы парим где-то высоко над землей. А потом вас начинает вдруг что-то тревожить.

— Тревожить? — с удивленным видом переспросил он. — По-моему, я перебрал вина и бренди и весел, как никогда.

Потянувшись к солонке, он задел руку Кэтрин и крепко сжал ее длинные пальцы. Они на секунду замолчали. Он посмотрел сверху на ровный пробор в ее волосах, потом встретил открытый взгляд голубых глаз и кивнул, словно подтверждая самому себе, что все в ней нравится ему.

Кэтрин заговорила первая.

— Иногда мне кажется, что я вас не знаю, Джим, — проговорила она несмело. — Не знаю, что в вас происходит. Возможно, в вашей натуре есть какая-то непонятная для меня сторона. Сперва я так не думала. Мне казалось, я знаю вас не хуже, чем вы сами себя знаете. Мне казалось, я знаю, к чему вы стремитесь, и у меня было впечатление, что мы стремимся к одному и тому же. Во всем, понимаете, Джим?