Морли Каллаган - Любимая и потерянная

У входа в винную лавку, мимо которой должен был пройти Макэлпин, стояли две негритянки. Одна из них внимательно смотрела на Макэлпина и, когда он поравнялся с ней, шагнула к нему и тронула за руку.

— Простите, мистер, — сказала она.

— Вы меня? — удивился Макэлпин.

— Я видела вас на Сент-Антуан, — отрывисто пояснила женщина. На ней была ондатровая шуба и золотистый ток. Тяжеловесная, обрюзгшая, она выглядела старше своих лет и давно утратила былую привлекательность. И хотя прикосновение ее руки было робким и боязливым, на лице женщины, освещенном светом уличного фонаря, Макэлпин прочел твердую, угрюмую решимость.

— Я жена трубача, — сказала негритянка.

— Ах вот что! Понятно, — как-то слишком уж почтительно воскликнул он. Он был шокирован. Он оглянулся на людей, стоявших около гостиницы через дорогу, боясь, что те заметили, как его остановила эта женщина, и сейчас смотрят на него. Струйка холода пробежала у него по спине. Встреча с Вольгастом в комнате Пегги грозила ему нежелательной пока что для него оглаской. А теперь его останавливают уже на улице. Эта негритянка уверена, что имеет на это право.

— Так что вы хотели? — спросил он.

— Я насчет этой блондиночки, мистер, — сказала она. — Вы уж меня простите. Я знаю, вы встречаетесь.

— О, вы имеете в виду мисс Сандерсон, — произнес он с рассеянным видом.

— Это ваша девушка, мистер, поэтому я с вами говорю.

— Вы ошибаетесь, — возразил он.

— Мне так сказали, мистер. Вот я и думаю, что вы меня поймете. — Его неловкая попытка увильнуть от разговора неожиданно вывела ее из себя. — Да слушайте же! — крикнула она. — У вас что, гордости нет, мистер? Не можете вы, что ли, заставить свою бабу не лезть к моему мужику? Вам-то это просто. Не то, что мне. Но просто или не просто — я от своего не отступлюсь. Только вы могли бы все устроить без шума и хоть что-нибудь… хоть что-нибудь оставить мне. Во мне все так и кипит, да вот пока что не решаюсь. Мне хочется дать волю злости, все разнести к чертям, да не могу. Вот разве напьюсь, а там уж, сами знаете, и море по колено, — мрачно закончила она.

Ему стало страшно при мысли, что он и девушка, которую он любит, играют такую роль в совершенно чуждой ему жизни этой чернокожей женщины с одутловатым, угрюмым лицом.

— Ну конечно, конечно, — пробормотал он некстати.

Но звук собственного голоса его успокоил. Перед ним была стареющая женщина, несчастная, встревоженная; и ему захотелось ее утешить.

— Вы, право же, преувеличиваете, — сказал он, тронув ее за руку. — Успокойтесь. Ваш муж нисколько не интересует мисс Сандерсон. У них самые безобидные приятельские отношения. Все это скоро кончится. Я это знаю наверняка. Скоро вы даже встречать ее не будете. Не тревожьтесь, миссис Уилсон.

Подняв шляпу, он церемонно поклонился и сбежал от нависшего над ним чужого горя. Ему хотелось оглянуться, но он знал, что эта женщина, не поверившая ни одному его слову, смотрит ему вслед. С каждым шагом в нем все больше разгоралось возмущение против Пегги. Она сама напрашивается на все эти неприятности. Мысленно ругая ее на чем свет стоит, он наконец добрался до ее комнаты.

Пегги, в черной юбочке, в белой блузке, сидела перед зеркальцем, вставленным в бюро, и, закинув ногу на ногу и слегка ею покачивая, подпиливала ногти.

— О, привет, Джим, — сказала она.

Падавший сбоку свет освещал щеку девушки и икру, округлившуюся из-за того, что она опиралась на коленку. Свет ли был тому виной или быстрая улыбка, от которой пленительной свежестью вдруг запылало ее лицо, или приветствие, которое она так лениво проронила при его появлении, только Макэлпин ощутил полную уверенность в том, что Пегги знает, как она выглядит сейчас со стороны; знает, что нет мужчины, которому бы не хотелось протянуть к ней руку и почувствовать под пальцами ткань блузки и нежное тело. Она знала, как она соблазнительна, знала, что стареющим, усталым женщинам нечего и мечтать тягаться с ней.

— Угадайте, кто меня сейчас остановил на улице? — спросил он, бросив конверт с эстампами на кровать.

— Кто-то из моих знакомых?

— Жена Уилсона.

— Жена Ронни? Вы шутите, Джим.

— Всего лишь четверть часа назад она остановила меня прямо на Пил-стрит.

— Прямо на Пил-стрит, — повторила девушка и, недоверчиво на него взглянув, отложила пилочку. — Отчего же она вас остановила? Вас-то почему?

— Я ведь ваш друг. Эта женщина тревожится из-за мужа. Для вас это новость? — язвительно спросил он. — Ой, Пегги, бога ради, Пегги, как же можно быть такой бесчувственной? Что вам так уж неймется одержать верх над жалкой пожилой толстухой… так уж хочется, чтобы она, бедняга, вас возненавидела? Говорить прямо на улице о таких вещах с незнакомым человеком…

Тут он осекся и побледнел: Пегги медленно встала, подбоченившись и насмешливо щуря глаза.

— Я знал, что вас трудно растрогать, — сказал он сердито. — Но что вы будете вот так смеяться, все-таки не ожидал.

— Но я смеюсь не над миссис Уилсон, я смеюсь над вами.

— К этому я привык.

— Ой, не лукавьте, Джим!

— Значит, это я лукавлю? Забавно!

— Вам это кажется забавным, Джим? Так вот что: я не верю в ваше благородное негодование, — сказала Пегги. — Рассердились вы совсем не оттого, что вам жаль миссис Уилсон. Я знаю, что вас заело. Вас унизили. Толстая чернокожая женщина посмела вас остановить. Какая наглость! Сцапать среди бела дня мыслителя, который собирается освещать мировые проблемы в газете «Сан» и дружит с Карверами, сцапать такого человека прямо на улице и втягивать его в сердечные дела толстухи негритянки. И ведь кто угодно мог увидеть вас. Какой стыд!

— Да, — сказал он резко. — Мне было очень стыдно.

— Но вы сочувственно отнеслись к бедняжке?

— Надеюсь, что так.

— В этом можно не сомневаться. Вы мило с ней побеседовали. В полном смысле слова по душам. Как вам показалось, Джим, миссис Уилсон — тонкая натура? Ну, скажем, полагаете ли вы, что ей понравился бы наш Матисс?

— К чему вы клоните?

— Эти негры — непостижимые существа. Знаете, у нас тут есть один негр-лифтер, жена которого любит Матисса.

Она старалась побольнее его ранить, показывая, как легко проникнуть посторонним в этот мир, созданный им лишь для них двоих. С обидой взглянув на нее, он опустился на кровать, и боль, которую Пегги прочла в его взгляде, тут же заставила ее раскаяться.

— Джим, послушайте, — сказала она. — Мне же не нужен муж этой женщины.

— Теперь-то, может быть, и нет…

— А раньше что, по-вашему?

— Но он ведь думает…

— Верней, его жена.

— Если муж думает, что ничего не выгорит, жена об этом узнаёт.

— Он что-то там думает. Она тоже. Вы тоже. А вот о чем думаю я — никому дела нет. Впрочем, я с себя ответственности не снимаю. Бедняга, как же ей, наверно, тяжело. Я-то всего лишь зацепка. Ладно, Джим, — сказала она твердо, — я постараюсь, чтобы у миссис Уилсон больше не было причин тревожиться.