Драго Янчар - Этой ночью я ее видел

Ночные гости вновь показались на заснеженной прогалине. По узкой тропке, растянувшись в колонну, они поднимались в гору к лесу. Посередине колонны шли Вероника и Лео. Мне почудилось, что в колонне шел и тот коннозаводчик, который заходил этим вечером, незнакомец. Лео оглянулся на поместье, мне не было видно его лица, он был слишком далеко, голова Вероники была опущена, она смотрела прямо перед собой в снег. Их лица я видела в последний раз всего час или два назад внизу в столовой, его — бледным, ее — со странной улыбкой на губах. Теперь в последний раз показались их фигуры в колонне вооруженных людей, больше я их никогда не видела.

Я повернулась к госпоже Йосипине. Не беспокойтесь, сказала я, еще будете ходить. Наступит весна, и мы с вами пойдем собирать полевые цветы. Как на той фотографии, где на вас такое милое кружевное платье. Она оперлась на подушку. Хорошо вы пели, сказала я. Я многое забыла, а вот эту песню нет, каждое слово помню. Глаза у нее слипались. У нее были седые волосы. Мне подумалось, что надо бы их завтра помыть, утром принесу воды и помогу ей, как уже столько раз помогала.

Я тихонько вышла из комнаты, чтобы не разбудить ее. В коридоре было темно, и я включила свет. Почти в тот же момент кто-то снизу закричал: сейчас же выключи! Я погасила и добралась до кухни. Тут я снова включила свет, чтоб только увидеть, как все сидят по разным углам большой кухни, кто уперевшись в ладони, а кто полулежа. Один из работников тут же вскочил на ноги, и, выругавшись, погасил свет. Затем прикурил сигарету, я видела его лицо в красноватых отблесках и испуганные глаза. Почему вы сидите в темноте? спросила я. Кто-то шепотом объяснил мне, что они обещали пристрелить каждого, кто раньше пяти утра выйдет из дома. Мне так странно показалось, что они говорят шепотом, ведь ночные визитеры уже ушли, наверняка уже были далеко высоко в горах. Однако страх делал свое дело. Когда пришлые ушли, и Подгорное поместье погрузилось во мрак и тишину, они на удивление не заметили света, который горел в комнате старой хозяйки. Скорее всего, спешили. Я спросила, обращаясь куда-то в темноту, знает ли кто, куда их увели, хозяина и хозяйку. Долго никто не отвечал. Потом один зашептал: я от одного слышал, что они собираются идти к охотничьему домику. Там их допрашивать намереваются. Чего их допрашивать, заметила я сердито и громко, им туда в охотничий домик господин Лео приносил еду и еще много чего, нечего им их допрашивать! Да замолчишь ты, баба, произнес один из работников с дымящимся у лица окурком сигареты. У всех сердце ушло в пятки от страха, нервы были на пределе. Я предпочла замолчать.

Утром я принесла госпоже Йосипине завтрак и сказала, что помогу ей вымыть волосы. Попутно я сказала, что господин Лео и госпожа Вероника уехали в Любляну и вскорости вернутся. Она удивленно посмотрела на меня. А почему среди ночи? спросила она. У господина Лео, продолжала я завираться, важные дела оказались. Выглядело маловероятным, и я поняла, что мне не удалось убедить госпожу Йосипину. А что за люди были, что дверями хлопали? поинтересовалась она.

Я хорошо обращалась со старой хозяйкой, Вероника осталась бы довольна, если бы увидела, с каким прилежанием я выполняю ее указания. Однако, несмотря на это, ей было неспокойно. Каждый день она спрашивала меня, когда вернется ее дочь и ее Лео. Я придумывала самые разные отговорки, в конце, когда мне уже ничего в голову не приходило, я отвечала только: ну, вернутся. Этим ответом она удовлетворялась. Ни разу она не спросила, а не случилось ли чего худого, может, они все-таки больше не вернутся. День-деньской она сидела у окна, и всякий раз, когда я приносила еду или книги, которые она читала, а я уносила прочитанные в домашнюю библиотеку, она повторяла: ведь они вернутся, Йожи, вернутся? Конечно, вернутся. А я в это уже давно не верила. Из Поселья через несколько дней после их исчезновения пришел работник, который заготавливал дрова. Он согревал дыханием руки и шепнул мне: говорят, что их ликвидировали. Я не поняла этого слова. Ну он и провел пальцем вокруг горла, так, как будто гусю перерезают глотку. Не верю, хотя мне уже казалось, что это было вполне возможно, только зачем? Затем, почти довольный ответил он, берясь за топор. Они ни первые, ни последние, добавил он, еще многих ликвидируют, произнес он почти с угрозой. Потом исчез под дровяным навесом и начал равномерными ударами рубить дрова. Тишину утра нарушало эхо, цеплявшееся за стены при каждом его ударе.

Зима в тот год выдалась долгой. Поместье некоторое время охранял немецкий патруль, потом и их не стало, иной раз зайдут по трое, четверо, расспросят, бродят ли еще где в округе бандиты, так они их называли. После этого быстро уходили, тогда они уже стали побаиваться наших. В поместье было пусто и тихо, многие из дворовых ушли, не осталось никого, кто бы им платил. Мы с Фани, как и прежде, убирались и надраивали комнаты, готовили для себя и для старой хозяйки, иногда для работников, которые убирали снег, и для Франца, который бывал ежедневно, ухаживая за лошадьми. Спальня Вероники и Лео была убрана, в полной готовности, одежда в шкафах наглажена, как обычно, когда они надолго куда-нибудь уезжали. Наступила весна, а хозяйка по-прежнему сидела у окна и все лето ждала, глядя вдаль, когда заметит на дороге клубы пыли от их автомобиля. В один июльский день она попросила меня помочь ей спуститься по лестнице во двор. Я почти несла ее, хозяйка уже действительно плохо ходила, с трудом передвигалась. Она собралась в гараж. Я догадалась, зачем, но мне уже начинало казаться, что было бы глупо все скрывать от нее. Она долго там смотрела на автомобиль. Взглянула на меня чуть ли не злобно: ты разве не говорила, что они уехали на машине? Этого я, на самом деле, не говорила, за томительные дни ожидания так представлялось ее воображению, и она сама начала в это верить. Никогда я этого не говорила, возразила я, мне до того надоело мое собственное Вране, что тут я решительно встала на защиту истины. Она слегка зашаталась, мне показалось, что она вот-вот упадет. Она оперлась на дверцу автомобиля. А как же они уехали? Их забрали, сказала я как есть. Следовало бы сказать уволокли, ну и так тоже говорят, тебя увозят, если ты с кем-то уезжаешь из дома. А, вот оно как? У них была своя машина. Я больше не отвечала, сил не было, я уговорила ее, что пора в постель.

Я хорошо обращалась с госпожой Йосипиной. Как наказывала мне Вероника перед уходом. Уходом? Я отказывалась верить в то, что она уже больше не вернется. Может, мне передалась та выдержка, с которой ее ждала старая хозяйка. Я много раз усаживалась подле нее у окна и смотрела вдаль. Все знали, что ее больше не будет и господина Лео тоже, кроме нас двоих. О случившемся той ночью мы больше не говорили, однако, слова того работника о том, что их ликвидировали, преследовали меня повсюду, лишь когда я сидела со старой хозяйкой в ее комнате, они тут же отступали. Однажды теплым летним вечером, прежде чем войти, я услышала доносящийся из комнаты разговор. Меня это поразило, я не могла представить себе, с кем же это хозяйка разговаривает. Едва я вошла, она быстро убрала книгу, которую держала в руках. С кем это вы разговаривали? спросила я. С Петером, ответила она, мы иногда беседуем. Я решила, что с головой у нее не все в порядке, скорее всего от всех переживаний. Мы часто беседуем, промолвила она. А сегодня вечером я ему читала. Она взяла в руки книгу. Вот эту подарил Веронике наш поэт, заметила она, «Стихи о златовласках». И посвящение ей написал Златовласой Веронике — что ж поделать тут, увы, молодость проходит! Ей нравились эти стихи, продолжала старая хозяйка, она их часто перечитывала на ночь. Полистав книгу, она принялась читать: