Сергей Ермолов - Московские страсти

Я не должен был обижаться. Не следует стараться объяснять женщине то, что она не хочет понимать. Мне никогда не нравились люди, которые боятся понять самих себя. Я казался себе старше Наташи. Она не могла унизить меня сильнее, чем я унижал себя сам.

Мне начинало вдруг казаться, что я со стороны вижу себя и свою любовь. Все мои поступки и слова как бы раздваивались, теряли свой истинный смысл и приобретали какой-то нелепый вид. Я уже не могу быть прежним.

Открыл рот, чтобы что-то сказать, и понял, что сказать нечего.

Я был побежден, раздавлен. Мне была необходима эта женщина. Я не знал почему. Рядом с Наташей я всегда оказывался в проигрыше. Я не понимал, как ей удавалось оказываться сильнее и делать мне больно. Я хотел, чтобы равнодушие любимой женщины перестало причинять мне боль.

Смотрел на Наташу и думал: «Ты меня не любишь. Ты меня предаешь».

- Я должен тебе кое-что сказать, - я смотрел на ее лицо, так похожее на ее прежнее лицо.

- На твоем месте я ничего не стала бы говорить.

- Не волнуйся, я знаю. Я должен смириться со всем.

- Перестань. Стоит ли расстраиваться. Ведь этого нужно было ждать.

- Я без тебя не могу.

- Не говори глупостей. Прекрасно проживешь и без меня.

- Я без тебя умру.

- Хватит дурить.

- Я говорю об этом только потому, что люблю тебя.

- Каждый влюбленный мужчина вынужден выдумывать любимую женщину. Никому не хочется разочаровываться очень быстро.

Я сказал себе, что это мне хороший урок. Влюбленный всегда воображает, что он и его любимая – одно. Это ошибка. Но я чувствовал, что у меня хватит любви на обоих. Я не взрослел.

- Ты для меня – самый близкий человек, - я говорил это просто и спокойно, не поднимая головы.

- Невозможно любить того, кто стоит на коленях. Того, кто не человек без тебя. Любовь – это всего лишь игра.

Никогда не следует оправдываться перед женщиной. Не нужно никому рассказывать о своей боли.

- Мне трудно тебе поверить, - я вдруг почувствовал, что слишком устал, чтобы сопротивляться. – Я не хочу сказать, что ты это выдумала, но просто мне трудно поверить.

- Постарайся.

Если не знаешь, что делать, не делай ничего.

Я почувствовал какое-то беспокойство от близости Наташи, - даже скорей неудобство, чем беспокойство.

«Она совсем близко, слишком близко», подумал я. Или мне это только казалось?

- Как ты можешь жить без любви? – спросил я.

Наташа прижалась ко мне и поцеловала долгим поцелуем. Давно она меня так не целовала. Непонятно, чему она радовалась. Не хотелось думать, что моей беспомощности.

Плохо мне было. Плохо, как никогда прежде. Почему я не скорчился, не встал на колени? Не взвыл, не зарыдал?

Постараюсь быть предельно искренним, постараюсь до конца обнажить свою душу. Ни одна женщина никогда не заставит меня сомневаться в своей правоте. В любви самое большое преступление, самое большое предательство – представлять себя с другой женщиной, мечтать о другой.

Мне некому жаловаться на самого себя. Наташа неудобна для слов. Что между нами общего? Что? Может быть, я выдумал свою любовь раньше, чем встретил Наташу?

26

Надо умыться. Сейчас это не повредит. Холодная вода в лицо, ополоснуть руки, шею, зажмурить глаза, смыть с себя все. В холодильнике – молоко, сок, кусок сливочного масла в блестящей фольге, множество консервных банок, засохшие вареные макароны в кастрюле.

Некоторые факты представляются очевидными и неоспоримыми. Два часа спустя я чувствовую себя еще хуже. Просто отвратительно.

Все будет хорошо, убеждаю я себя. Ничего страшного не произошло. Но уговоры не помогают.

Стоя возле кухонного стола, я набираю номер. Телефон звонит и звонит, но никто не отвечает.

Я оставляю сообщение, чувствуя себя так, словно сам превратился в автоответчик.

Достаю из холодильника последнюю бутылку воду и выпиваю ее мелкими глотками из горлышка, стоя на кухне. Не стоит себя обманывать.

Может быть, новая жизнь начнется уже сегодня. Но то ли я делаю? Я убеждаю себя, что переживу и это. Жизнь научила держать удары. Сосредоточься. Дыши и думай. Ты сможешь. Знаешь, что сможешь.

Думай. Думай четко и ясно. Я задумываюсь. Вместо нужных мыслей в голову лезет всякая чепуха.

Все, что я делал, о чем думал и над чем работал, во что верил последнюю пару лет – все это лишь нелепое заблуждение.

Забившись в свой угол, чувствуешь себя, конечно, безопасно, но порой так одиноко. Такое чувство, будто вот-вот стошнит, и начинаешь перебирать в уме — что съел.

Я лежу на диване и переключаю программы, напряженно, даже немного истерично, потому что пульт дистанционного управления плохо работает и нужно по три, по четыре раза надавливать ногтем на резиновые кнопки. Я ничего конкретного не смотрю, даже вообще ничего не смотрю.

Я буду молчать. Буду смотреть в окно. Буду думать. Попытаюсь начать все по-новому, попытаюсь извлечь уроки из прошлого. Легко не получится, я это знаю.

Я не стал бы определять мои отношения с Наташей как идеальные, но для меня они олицетворяли любовь. Она всегда жевала мятные пастилки, отчего наши поцелуи становились пряными, и теперь меня охватывает грусть, стоит уловить запах корицы.

Я механически перевожу взгляд на телевизор с выключенным звуком. Были новости, в новостях был Кавказ, шла спецоперация. Промчались по улице с разбитым асфальтом два БТРа. Шевелил лопастями вертолет на бетонке.

ТВ может все: переизбирать президентов, назначать преемников, обеспечивать им заоблачный рейтинг.

Жизнь продолжается. Не стоит разгонять скуку силами полиции. Хотя эта фраза и не должна была меня взволновать, она застревает в голове на неприятно долгое время. Остальное кажется неважным.

Боюсь незаряженного оружия. Им разбивают головы. Разумеется, они же враги. У людей уже есть универсальный язык — ложь. Врут все, обо всем и все время.

Так я думал время от времени. Я знаю, что все это глупость. Но я так чувствовую.

В этой работе технологи лжи опираются на хорошо изученную закономерность манипуляции сознанием: многократное повторение формулы загоняет ее в подсознание. Оттуда она воздействует на поведение человека независимо от того, в какую сторону его толкает сознание. Твое сознание формулу отвергает, а подсознание блокирует разум.

Пока разрабатывается формула «народ против преступной власти» в ее относительно мягких вариантах например, «народ против коррумпированной бюрократии».

Процесс идет по нарастающей, ускоряется самоотождествление обывателей с “нашими”. “Нашими” становится быть модно и престижно. Белые ленточки вешают на себя люди всех слоев общества – и бомжи, и миллионеры. Навязывается страх оказаться “не нашим”. Количество “наших” растет, как снежный ком. Кучка людей, недавно бывшая маргинальной оппозиционной сектой, стремительно обрастает массой последователей и сторонников.