Сергей Ермолов - Добро пожаловать в ад

Я не хотел видеть то, во что превратились мои ребята. Вернее то, что от них осталось. Из-за своей трусости я позволил боевикам уйти. Я сидел совершенно неподвижно, прислонившись спиной к дереву и впервые со времени детства плакал.

- Однажды я задушу «чеха» собственными руками, - сказал я.

В «полосатые» загружались очень медленно.

Раненый Знатнов лежал на носилках рядом со мной. Пуля прошла возле нагрудного кармана камуфляжа. Сначала рана казалась неопасной, но сразу же после того, как «вертушка» поднялась в воздух, солдат начал кашлять и на губах у него появилась кровь.

- Гады продырявили мне легкое, - проговорил он. – При дыхании внутри колет, как иголками.

Его пытались утешить, уверяя, что рана неопасная. Я знал о бесполезности таких уверений. Из губ раненого кровь текла, уже не прекращаясь, дыхание становилось все более затруднительным. Его тело сотрясали приступы кашля. Через несколько минут он затих.

Война оставалась во мне зрелищем смерти, десятками лиц и тел, из которых уходила жизнь. Отчаяние вызывало во мне чувство необходимости биться с «чехами» и убивать их. Отомстить. Пролить кровь. Послать их души в ад.

Я пытался заставить говорить подобранного раненого боевика, но угрозы на него не действовали. Тогда я подтащил его к открытой дверце «полосатого». Но и угроза быть вытолкнутым не действовала на него. Он не оставил мне выбора. Я с любопытством наблюдал, как уменьшалось в размерах выпавшее из «вертушки» тело, пока не замерло на земле.

Ребята выбросили из вертолета еще одного «чеха».

Я знал о войне слишком много такого, чему можно научиться только убивая. Если бы у меня был выбор, я бы предпочел никогда не знать о существовании Чечни. Я пытался представить, как я вернусь в Россию, но ничего не получилось.

18

Рота располагалась на вершине холма, с которого хорошо просматривалась небольшая долина, заросшая высокой травой.

Я редко виделся с кем-нибудь из других подразделений, за исключением ребят из второй роты, которая располагалась на соседнем холме, на расстоянии нескольких сотен метров.

- Где лейтенант Рязанов? – спросил я солдата, подойдя к командирской палатке.

- Ему оторвало ноги.

- Откуда ты знаешь?

- Я был рядом с ним, когда это произошло.

Существовала разница между теми чувствами, которые я испытывал, когда узнавал о смерти кого-то, кого знал только по имени или в лицо, и смертью человека, с которым вместе выпил не один литр.

Я сидел на инструктаже и пытался вспомнить и подсчитать сколько моих знакомых уже вернулось в Россию в цинке.

На стене висела карта, на которой были нанесены районы сосредоточения сил боевиков и пунктиры направлений маршрутов разведывательных групп. В информации не было ничего обнадеживающего.

- Вторая рота развернулась вдоль этой возвышенности, - докладывал майор Блохин.

Он подхватил где-то не поддающуюся диагнозу сыпь, которая покрыла всю его голову. Для лечения ему сбрили все волосы и вымазали череп темно-фиолетовым раствором.

- Сто восьмой уже окопался вот здесь, западнее Армитау. Ожидается удар со стороны Балакри.

Вся эта территория была покрыта непроходимыми лесами. Можно было только догадываться, что там происходило в действительности.

К нам прибыло пополнение. Опустевшие места на койках заполнялись.

Если по счастливой случайности молодым бойцам удавалось выжить в первом бою, то у них появлялся шанс уцелеть на этой войне. У них появлялся инстинкт самосохранения. Каждый действовал согласно своему характеру, которым он не сам себя наделил и потому не всегда умел им управлять и которым не всегда умели за него управлять другие. Только после первых боевых столкновений ребята начинали понимать, куда они попали. Возможность быстрого возвращения домой могла растянуться на вечность.

У многих офицеров и прапорщиков, чья замена задерживалась были свои календари. Должен был замениться в июне, но не получилось. И тогда дни отсчитывал его личный календарь, на котором могло стоять 37 июля.

«Срочники» отстреливали себе пальцы, уродовались капсулями или затворами пулеметов.

Подойдя к палатке, я нырнул внутрь и лег на койку лицом вниз. Кроме ужасной усталости, я ничего не ощущал. Болела голова. Я думал о своем противнике. «Чехи» ненавидели меня. Мы искали друг друга, чтобы убить. Я не надеялся, что когда-нибудь это закончится. Не следовало заглядывать так далеко в будущее. Я не был уверен, что мне удастся вернуться к прежней жизни. Будущее оказывалось так же невозможно исправить, как и прошлое. Я старался забыть про смерть – свою и чужую, чтобы успокоиться.

Я никогда не скрывал своих взглядов. Говорить правду о войне даже самому себе всегда очень сложно. На войне необходимо убить как можно больше противников – это естественно.

Война усилила мои главные инстинкты: инстинкт самосохранения, себялюбия, желание выжить любой ценой, удовольствие от еды и выпивки, которая в боевых условиях всегда обходилась очень дорого. Я не любил риск, но если соблюдать осторожность, то можно было заработать, избегая неприятностей. Вокруг разворовывали все, что можно было продать. Опустошались целые склады с продовольствием и обмундированием, которые было не сложно списать на боевые потери. Позже многое обнаруживалось в схронах боевиков. Приходилось обдумывать все несколько раз, чтобы получить что-нибудь для себя.

Неожиданно я услышал автоматную стрельбу. Сразу вообразил, что это нападение «бородатых», натянул ботинки на босу ногу побежал к выходу. Ко мне бежал солдат. Я смутно припоминал его, но никак не мог вспомнить фамилию.

- Что случилось?

Оказалось, случайные выстрелы испугавшихся чего-то солдат.

В Чечне не было тыла. Только помня об этом постоянно, можно было надеяться уцелеть.

19

В 4.00 подняли по тревоге. Я был пьян, но не вдрызг. У меня только слегка дрожали руки, и я нетвердо держался на ногах. Две БМП не заводились. Их начали «таскать» по танковому парку – завели. Я ехал в «Урале» с майором Хрычевым – начальником разведки полка. На выходе из полка «разулась» 247-я БМП. Гусеницу надели сравнительно быстро.

Перед Армитау были обстреляны из гранотомета. Обошлось без жертв.

Не доходя до села Балакри подорвалась на фугасе БМП. Взрывом машину перевернуло кверху гусеницами, а башня отлетела метров на тридцать. Сразу же увидели, как от дороги кто-то побежал в заросли. Управляемый фугас. Пойманный оказался чеченцем лет тринадцати. Его пристрелили в «зеленке».

Не доезжая до Имроза два километра, 217-я БМП сорвалась с обрыва. Все произошло очень быстро и неожиданно, но удачно. Экипаж и десант успели выпрыгнуть. В машине остался только пьяный прапорщик Медведев. Он сидел в правом десанте и не успел выпрыгнуть. Машина падала двадцать метров, но не перевернулась, а только уткнулась носом в землю. Получилось, что она скатилась по склону в восемьдесят градусов, слетела только левая гусеница. Движение задержалось на час. Натянули гусеницу и поехали дальше.