Густав Барта - Венгрия за границами Венгрии

— Выгонят его с завода, — подтвердил Святой Янош.

— Не факт, — возразил Добре.

— Смотреть на эти ноги его кривые не могу, — не унимался Курани Кишш. — Давайте сделаем что-нибудь с этим чертовым мостом. Через несколько дней они уже и доски положат, потом перила приколотят, тут уж не только на Адамко и иже с ним придется любоваться.

— Поджечь весь этот мусор, и дело с концом, — высказался Банди Розмарин.

— Сваи уже не подожжешь, только доски, — сказал Опана.

— Этого бы хватило, чтобы ненадолго все приостановить, — рассуждал вслух Курани Кишш. — Пока все расследуют, пока посоветуются, глядишь, лето и пройдет.

Все выжидающе посмотрели на Ромоду, который напряженно смотрел в сторону реки. Там, как и в предыдущие вечера, горел костер ночного сторожа. Наконец, плотник произнес:

— Зовите сюда детей!

— А что если на нас давить начнут? — спросил Бергер. — Подозрение явно падет на нас.

— Будем все отрицать! — отрезал Ромода. — Если совсем все плохо будет, свалим все на сына Шебештьена, с дурачка спрос не велик.

— А с самим Шебештьеном что будет? — не унимался Бергер.

— А ни хрена! Ничего они со мной не сделают, — присоединился к собравшимся вдрызг пьяный Шебештьен, отец того самого дурачка.

Добре на этих словах встал, подошел ближе к Ромоде и, прокашлявшись, произнес нетвердым голосом:

— Оставить бы те доски, что мы на сваи положили, — хотя бы нашим ребята с кирпичного ходить.

— Я этого Адамко видеть не могу, — возмутился Курани Кишш.

— Может, заставить их, чтобы за садами ходили, — сделал еще одну попытку Добре, обращаясь к Ромоде и даже не смотря на Курани Кишша.

— Договорились, — согласился Ромода. — Заставим ходить там же, где тракторы ездят. А теперь — зовите детей!

В ту ночь костер у реки горел особенно ярко. Даже на улице Кеглович было светло.

После обеда пчелиный род поселился на высокой акации Опаны. Пчелы сгрудились на толстой ветке, налезая друг на друга, и весь рой свисал, точно черный ядовитый плод. Опана, старик Маджгай, Банди Розмарин, Кордован и малолетний дурачок Шебештьен сидели под деревом и наблюдали за пчелами. Позже к ним подошел и пасечник Святой Янош с лестницей и мешком.

— Обычно они так поздно не роятся, — сказал он. — Мои никогда так поздно не роятся. Понятия не имею, откуда эти взялись.

Янош залез по лестнице наверх, стряхнул пчел в мешок, а затем вытряхнул в пустой улей. Спустя полчаса пчелы снова собрались на акации, только теперь они не свисали гроздью, а облепили всю ветку.

— Матка, видать, на ветке осталась, — сообщил Святой Янош. — И теперь они очень неудобно расселись, трудно будет в мешок стряхнуть.

Он осторожно смахнул пчел с ветки рукой в мешок и снова пересыпал в пустой улей. Больше они оттуда на дерево не улетали.

— Странные пчелы, — Святой Янош был озадачен. — Помельче и почернее моих будут. А злые — слов нет. Не знаю, что с ними и делать.

И он грустно взглянул на свои распухшие руки.

Трое мальчишек — дети Курани Кишша и сын Бергера-изобретателя молча, с горящими глазами стояли перед могилой Гизике Шладт. В центре высокого черного могильного камня с небольшой овальной фотографии за толстым стеклом улыбалась Гизике Шладт; лицо ее укрывали своей тенью от солнца ветви подросших кленов. У подножия памятника стояла банка с водой, а в ней — большой букет белых гвоздик.

Один из Кишшей, тот что постарше, наклонился, вынул гвоздики из воды и бросил их на землю, а банку разбил о мраморный параллелепипед. После чего все трое набросились на клены и принялись рвать листья, пригибая к земле ветки, совершенно ободрав все деревья перед могилой. Теперь лицо Гизике Шладт уже ничто не заслоняло от солнца. Закончив, мальчики достали из карманов рогатки и горсти мелких камешков. Прицелились из рогаток в овальную фотокарточку за толстым стеклом. Камешки громко застучали по мраморной поверхности, и многие, очень многие, попали в стекло, защищавшее портрет.

Когда камни закончились, Гизике Шладт уже не улыбалась. Стекло так растрескалось, что небольшую овальную фотографию за ним было уже не разглядеть.

В самом конце погреба зияла темная дыра, оттуда в лицо пахнуло плесенью и холодом. Они стояли рядом в растерянности — Вари держал в руке фонарь «летучая мышь» и пытался осветить помещение, но оба ничего не видели, только ощущали волны воздуха, пропитанного плесенью. Сбоку у стены стояли бочки, супруги уже простучали все до единой — везде пусто. Перед темным провалом валялись затянутые паутиной бутылки. Вари раздраженно отбросил их ногой.

— Это что еще за пещера? — спросила женщина, спрятав руки на груди от холода.

Вари пожал плечами, поднял фонарь и сделал шаг в темноту — поскользнулся на грязном склизком полу, но останавливаться не стал, осторожно, наощупь продолжал двигаться вперед с одиноким фонарем. Женщина какое-то время еще видела, как покачивается огонек фонаря, потом кругом снова стало темно. Полчаса, не меньше, ждала в погребе, пока Вари не показался снова. Ноги у него были по колено в грязи, волосы прилипли к потному лбу, он тяжело дышал.

— Там в длину больше двухсот метров, — сообщил он. — Правда, на пещеру похоже.

— Я так испугалась. Боялась, как бы с тобой чего ни случилось.

— Точно пещера, — сказал Вари. — Скорее даже туннель. Когда-то, наверное, была еще длиннее, но в одном месте произошел обвал, дальше я пройти не смог.

— Не ходи туда больше! — попросила жена. — Я очень испугалась.

— Неуютное место, это точно, — согласился Вари, поставил фонарь на пол и устало присел на одну из бочек. — Но все равно, интересно, что здесь могло быть. Такое… такое все таинственное.

Лицо жены просветлело.

— Вот именно! Пещера тайн. Оно самое! Так чарду [7] Чарда — венгерский постоялый двор, трактир (от персидского чартак — «привал»). и назовем. Пещера тайн — такие вещи всегда людям нравятся. Вот увидишь, посетителей будет — не продохнуть.

— Глупости, — проворчал Вари.

— А вот и не глупости, — возразила жена. — Я в этих делах лучше понимаю, поверь. Нарисуем большую вывеску: «Пещера тайн». Увидишь, отбоя не будет. Заработаем кучу денег.

Вари недовольно посмотрел на свои грязные ноги. Название «Пещера тайн» казалось ему идиотским, да и сама идея открыть чарду никогда особого энтузиазма не вызывала.

— Ладно, — рассеянно произнес он, — попробуем.

Жена присела рядом на бочку и прижалась к мужу.

— Денег будет… вот увидишь. Земли тоже обратно выкупим. И заживем счастливо. Ты ведь веришь, что мы будем счастливы?