Густав Барта - Венгрия за границами Венгрии

— Не хочет?

— Нет, — сказал Б. — Я ее звал, выходи, мол, но она даже не пошевелилась. Вроде как умом тронулась. Я на нее и собаку натравил — думал, какая уж теперь разница, но она все одно не вылезает. Псина ее совсем изуродовала, она теперь окончательно свихнулась. Может пристрелить ее?

Маджгай, ничего не ответив, побежал вниз во двор, Б., задыхаясь, поспешил за ним. Огромный волчак, оскалившись, сидел перед конурой, девушка с окровавленным лицом забилась в угол и неподвижно смотрела перед собой безумными глазами. Одежды на ней почти не осталось — все разодрал пес.

— Одеяло принеси, — приказал Маджгай Б.

— Зачем одеяло? — не понял тот.

— Одеяло принеси!!! — проорал Маджгай таким голосом, что вооруженные добровольцы, наблюдавшие за происходящим во дворе, в страхе разбежались по сторонам. Б. сбегал за одеялом.

Маджгай засунул голову в конуру и сказал девушке:

— Выходите, не бойтесь. Никто вам ничего не сделает, можете спокойно выйти.

Девушка уставила на него обезумевшие глаза и не двигалась. Она действительно вела себя так, будто сошла с ума.

— Выходите спокойно, — повторил Маджгай.

Девушка скрестила на груди изодранные руки и начала плакать, словно вдруг вспомнила о чем-то грустном.

— Выходите. Не надо, выходите спокойно…

Наконец, девушка вылезла из конуры и завернулась в одеяло. Длинное полотнище полностью скрыло ее, торчала только голова. Волчак сердито зарычал у ее ноги. Маджгай выхватил пистолет и выстрелил псу в голову.

— Совсем рехнулся? — закричал Б.

Огромный волчак рухнул на бетонную плиту, из головы лилась кровь. Маджгай выпустил еще пулю, потом еще… Расстрелял весь магазин.

— Ты зачем это сделал? — спросил пораженный Б. — Зачем собачку пристрелил?

Маджгай посмотрел на Б., показал ему пустой магазин и произнес:

— Пока заряжаю, чтоб духа твоего здесь не было, а не то ляжешь рядом со своей собачкой. И прихвостней своих с собой забери.

— Ты смотри, Маджгай… — начал было побледневший Б., но слова застряли у него в горле.

Маджгай уже не обращал на него внимания — собрал пули и начал заново заряжать пистолет. Когда он поднял голову, Б. во дворе ратуши уже не было.

Девушка стояла у стены, завернувшись в одеяло. Лицо у нее было в крови, видны были следы собачьих зубов, но глаза казались более спокойными. Он подошел к ней и сказал:

— Уходите отсюда. Быстро. Куда угодно, только уходите.

И девушка, завернувшись в толстое одеяло, ушла со двора.

Когда неприветливой зимней ночью едешь в слишком сыром купе замызганного международного скорого поезда, не так уж просто беседовать о давних и прекрасных летних днях и зеленеющих листьях винограда, даже если перед тобой раскладывают чудесные цветные и солнечные фотографии. Шандор Бозоки, однако же, с настойчивым смирением вытаскивал из «дипломата» (который казался бездонным) фотографии из Барани; на них был виден только что созревший виноград, обещание богатого урожая, и, как он рассказал, в ту осень действительно собрали большой урожай, молодые девушки днем снимали с лозы гроздья, а вечерами красиво пели. Потом война дошла и туда. Шандор Бозоки сбежал из Дравакёза [8] Хорватское название — Бранска Лесна. , потому как за его голову назначили вознаграждение, видимо, потому что, будучи скромным библиотекарем, он выдавал читателям не самые подходящие книги, или из-за того, что у него был большой каменный дом и прохладный винный погреб, словом, ему пришлось срочно уехать, с тех пор Шандор читает лекции для библиотекарей на скучные профессиональные темы и, как следствие, много путешествует. Мы совершенно случайно столкнулись в Дебрецене на вокзале и сели на первый же «скорый» до Будапешта. Шандор Бозоки настоял на том, чтобы сесть в курящее купе рядом с буфетом, мы ведь с ним оба заядлые курильщики. Но в курящем купе не было пепельниц — вандалы все поотрывали. Судя по всему, это сделали те, кто ехал непосредственно до нас — они оставили кучу пивных бутылок и две из-под водки. Пустые бутылки катались туда-сюда у нас под ногами, подчиняясь движению поезда (в ритме стука колес), коврик на полу пропах пивом и водкой и был весь в подтеках, но Шандора Бозоки, бывалого пассажира, это нисколько не смущало. Он разглядывал увеличенную фотографию виноградной грозди и с улыбкой произнес:

— Лето в том году было долгое, ягоды напитались сладостью.

Я не такой тренированный пассажир и в последнее время не люблю ностальгических разговоров, поскольку они, как правило, заканчиваются грустно.

— Откуда взялся такой грязный поезд? — нервно спросил я. — Ни разу еще не видел, чтобы международный скорый был в таком раздолбанном состоянии.

— Откуда точно — не знаю, но явно издалека, — рассеянно ответил Шандор Бозоки и вытащил из портфеля очередные фотографии. — Вот ореховое дерево, прямо перед входом в погреб. Ты ведь тоже когда-то там сиживал, мы пили славное вино после твоей успешной встречи с читателями. Жалко, ты только один раз у нас побывал.

— Я и сейчас еду с успешной встречи с читателями, — заметил я. — Объяснял прелестным гимназисткам, какой я большой писатель.

— И они поверили?

— Сделали вид, будто поверили. Но на привокзальной площади познакомился с плохой девушкой, она у меня сигарету стрельнула, и когда я дал ей закурить, сказала, что верит, будто я большой писатель.

— Тогда она, наверное, не такая уж и плохая, — сказал Шандор Бозоки и показал следующую фотографию. На ней трое мужчин стояли среди виноградных лоз: сам Шандор, его брат и какой-то неизвестный мне человек, все трое улыбались — явно в надежде на богатый урожай. — Это я увеличил с групповой фотографии. Помнишь моего старшего брата Лайоша.

— Да.

— Остался следить за домом, за виноградником и погребом. Его застрелили.

— Кто?

Шандор показал на третьего мужчину на фотографии.

— Миодраг. У него домик был, ладный такой, на холме позади деревни, и аккуратный виноградник. Мы тогда в большой дружбе жили.

— Почему он убил Лайоша?

Шандор Бозоки пожал плечами:

— Дом, наверное, захотел побольше и виноградник тоже побольше. Теперь есть у него и то, и другое. Но я уже собрал деньги. Две тысячи долларов. Столько надо, чтобы его разок навестить.

— Домой хочешь съездить?

Шандор отрицательно покачал головой, закрыл окно, поглядел на заснеженные поля и закурил.

— Сам я туда уже не поеду. Одному человеку оплачу дорогу. Для того и собирал.

Значит, и эта ностальгическая беседа пришла к печальному финалу, как я с самого начала и предполагал.

— Убери ты эти фотографии и давай перейдем в купе почище, — предложил я.