Густав Барта - Венгрия за границами Венгрии

Чем ближе я продвигался к цели, тем чаще прохожие, у которых я спрашивал дорогу, пытались меня отговорить. Шофер автобуса так и вовсе, кажется, перекрестился, когда я попросил высадить меня на стоянке неподалёку от Яблоницы, откуда я как обыкновенный рабочий мог дойти до городка пешком.

Городок? Ну, это преувеличение. Прибыв в Яблоницу, я увидел лишь четыре короткие улицы, окруженные густыми непроходимыми дебрями. Казалось, лес притаился за оградами, в ожидании, что жители одного из домов умрут, или просто уйдут из города — и тогда ветви яростно ворвутся во двор и в покинутые комнаты. Наполненный туманами, страшными тайнами и леденящей душу тишиной ракетных шахт, лес имени Буркуя Игнатьевича-Игфона готовился поглотить Вишну Яблоницу.

Кто бы мог подумать, что и в таких местах еще живут люди! Здесь жило восемь человек.

Я приехал после обеда, когда даже самые бедные дома бывают окружены ароматом жареного лука. Но тут был лишь удушливый запах болиголова, который я сам только что растоптал на мостовой безлюдной, заросшей сорняками главной улицы. Нигде не было ни души, все жители спали и закрытые окна сотрясались от замогильного храпа. Мелисса Богданович тоже спала в своей префектуре — ветхом, потрепанном деревянном домике с шаткой верандой.

Похоже префект ожидала какого-то местного помощника, потому что открыла дверь сонная, помятая и неубранная — и чуть не упала в обморок, узнав, что я и есть тот самый непрошеный инвестор. Она тут же захлопнула дверь, чтобы что-нибудь накинуть, но было поздно, я уже увидел округлое обнаженное плечо, сиявшее в ночи комнаты как небольшое небесное тело, тем странным восковым масляно-желтым свечением, исходящим от женщин, умеющих до смертного одра оставаться привлекательными.

— Я ведь написала! — слышалось ворчание из-за закрытой двери — что это вы сюда притащились, несмотря на мой совет?

— Подумал, что нам найдётся о чем поговорить, — прошептал я в замочную скважину. — Или это не вы нарисовали лепестки лилии в уголке письма? Сомневаюсь, что это недоразумение…

— Да о чем нам, проклятым, с вами разговаривать?

Наконец она вышла в довольно старомодном льняном платье песочного цвета с юбкой до пола и глубоким вырезом, обшитым лиловыми лентами с отполированными до блеска декоративными черными камешками. Волосы, только что неопрятно торчавшие в разные стороны, теперь были расчесаны и собраны в аккуратный пучок цвета воронова крыла, а лоб охватывала синяя шелковая лента, как у индейцев. Этот маскарадный костюм дополняли нелепые и довольно потрепанные сандалии из кожаных полос. Но в целом все было в порядке: полноватая ухоженная пятидесятилетняя женщина с шелковистой кожей, увядающий печальный цветок. Как раз мой случай.

Будто не сознавая всех своих достоинств, она продолжала кротко меня отчитывать:

— Признаться, господин, вы поставили меня в неловкое положение. Я ведь вам ясно написала: предложение не актуально! А вы так неожиданно сюда заявляетесь! Я бы вам хоть ноги омыла, как это приличествует, когда принимаешь гостя издалека… Только у нас ведь даже воды нет. Проклятый лес выпивает все до последней капли.

— Вода? Ну, с этим проблем не будет… — пробормотал я.

Сохранившиеся четыре улочки Вишны Яблоницы сходились на пыльной рыночной площади, в центре которой стоял высохший городской колодец, а за ним освещенная лучами заходящего солнца капелла святой Ванелизы. Крест на её куполе покосился, штукатурка обвалилась, ворота заросли сорняками, на ступенях пробилось несколько молодых берез, а вокруг стен в неровном свете приближающихся сумерек кружили легкие облачка пыли и запустения.

— Все будет хорошо! Вот увидите, нас ждут великие дела! — и я широким жестом пригласил ее проследовать за мной на площадь. Она пошла со скучающим видом, иногда останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Мы обошли вокруг крохотной капеллы святой Ванелизы. При каждой остановке я задерживал взгляд на её пухлой шейке, но лишь настолько, чтобы она заметила моё внимание. Этого достаточно, я не собираюсь бросаться с места в карьер. «Сейчас я откланяюсь, — думал я, а она потом в одиночестве на своём ложе обдумает мой краткий визит, и с замиранием сердца будет ожидать моего возвращения».

— Уж не задумали ли вы чего? — спросила она подозрительно — а то ведь поди пойми эту современную молодёжь….

— Да, я как раз думал, какой подарок привезти многоуважаемой госпоже, когда через несколько дней вернусь сюда с техническими наработками и небольшим бюджетом. Прошу вас, скажите, чего бы вам хотелось. Дар, который вы с удовольствием приняли бы в знак уважения от искреннего почитателя.

— Ох, и сомневаюсь я, что вы еще сюда вернётесь… Впрочем, если вас это не затруднит, мне не помешали бы новые сандалии. Видите, эти уже совсем износились. А сапожника мы еще в прошлом году похоронили.

— Какие разговоры! Скажите только размер.

— У нас в Яблонице еще не ввели эту систему. Но я могу обвести ногу карандашом на бумаге.

— Что вы! Ни в коем случае! Вот что мы сделаем. — И я достал чистейший молочно-белый полотняный платок и аккуратно расстелил его на лестнице капеллы святой Ванелизы. Потом взял в руки прохладную ступню Мелиссы Богданович, и, расстегнув застёжку сандалии, осторожно поставил её ногу на платок:

— Вот так! А то бумага, карандаш… Мы же не в каменном веке живём, в самом деле! — На ткани платка остался легкий отпечаток ступни, с загадочными оттенками рельефа. Бледно-розового и бежевого цветов, из какой-то таинственной субстанции, похожей на её кожу. О, эта изящная женская ножка! Как у нас говорят: «она достойна целого мира», эта ножка мадам Мелиссы Богданович. Чтобы просушить след, я помахал платком у нее перед носом, потом, аккуратно сложив, положил его в карман.

Мы еще немного побродили вокруг капеллы, и я заметил на другой стороне площади какого-то человека. Он расхаживал взад-вперед и что-то яростно черкал в блокноте. Невысокий, бледный, полноватый тип, с кудрявыми волосами, в серых штанах, зеленом свитере и с жёлтой ватой в ушах. От него пахло лекарствами.

— Что это за карлик? — поинтересовался я.

— Это товарищ Акимовте, наш уполномоченный, писарь и конторщик. Он фиксирует для потомков историю нашего города.

— Ну, тогда ему найдется, о чем начирикать, — захихикал я, — теперь-то уж точно!

Прокашлявшись, я начал свою речь:

— Вон там, пожалуй, построим небольшую парковку, как вам такая идея? А рядом миленький отельчик, — его можно будет потом расширить, когда появится спрос. У входа в капеллу — магазин с сувенирами и привлекательным ассортиментом, чтобы выздоровевшие больные ходили за покупками в своё удовольствие. Вы спрашиваете, что за больные? Ну, так наши дорогие больные, которые скоро будут совершать сюда паломничества, чтобы выпить воды из источника у капеллы святой Ванелизы.