Сергей Шаталов - Антология странного рассказа

Хотя выпитое пиво давало себя знать. Капитан Део поморщился, когда мелкий, почти невидимый в темноте силуэт Лютра взорвался движением. Двух он достал капитально, но третьего ударил легко, по касательной. Тот хекнул, согнулся, но ненадолго. Простым тычком столько мяса не прошибешь. Белесый видел, что здоровяк вот-вот опомнится и зайдет Корноухому за спину. Пришлось стукнуть этого третьего ребром ладони по горлу. Тот молча упал, умудрившись уже под ногами свернуться калачиком.

— Хватит, — мягко сказал Белесый, перехватывая Лютра за плечо. Бултыхание двоих, доставшихся на долю Корноухого, можно было понимать как слепые беспорядочные удары в сторону пляшущего, изменчивого силуэта противника… Если очень захотеть, конечно. На самом деле они пытались всего-навсего устоять на ногах. Шло явное избиение младенцев.

— Хватит!

— А если бы они так на двух нормальных парней? Втроем?! — спросил Корноухий, отсапываясь.

Зло… Явное зло в чистом виде. Белесый только вздохнул. Лютр, впрочем, отошел от избиваемых и снова затрусил рядом с Капитаном Део в сторону своего дома.

— …Я всегда думал, что люблю смирных женщин, но эта тихость у Мелиссы меня пугает. Что ни скажу — со всем согласна… Даже и не согласна, а молчит. Моргает своими ресницами, и все… Никаких звуков. Только глаза — черные, большие, как у коровы… Хоть колоти ее, никакой реакции!..

…Я и думаю: вдруг она после свадьбы на мне за это все отыграется?!

Белесый проснулся. Он встретил взгляд двух огромных, невероятных глаз. Круглые, сине-радужные, покрытые сетью мелких трещин, они выступали за пределы узкого зеленого… лица, нет, скорей морды, длинной и узкой, почти неотличимой от длинных узких листьев, похожих на острия.

— Привет, — улыбнулся Белесый. — Привет.

Лицо саранчука оставалось суровым и неподкупным, но он слегка отвернулся, протирая крылья и готовясь испустить долгий, низкий, навязчивый скрип, самую воинственную из своих песен.

Конечно, Капитан Део не мог оценить настроение кузнечика на слух, он только смотрел… Длинная выступающая челюсть скупо ходит из стороны в сторону, усики топорщатся. В глазах, несмотря на нечеловеческую фактуру, мелькает что-то презрительное. Поэтому Белесый решил, что и песня полна боевого вызова, суровей не бывает.

— Н-ну… Не сердись, — прошептал он. По какой-то старой памяти Капитан Део уважал кузнечиков, а тут действительно целый саранчук, больше его указательного пальца.

Он знал эти слова… Почему? Откуда?

Детская песня, загадка… Белесый помнил ее на каком-то другом языке. Другом… Таком древнем, что его не знали даже туземцы в чащах. Может быть, дело не в древности; просто язык не отсюда и на нем до сих пор говорят где-то там, за Большим морем… Вникать Белесому не хотелось.

Вместо воспоминаний Капитан Део принюхался. Пахло жареным мясом, водосвинкой. Шипел капающий в костер жир. Сзади, за затылком, шелестело чье-то неслышное, затаенное в груди дыхание… Део тихо подул, сгоняя со своей рубашки саранчука, и сразу, не садясь, вскочил на ноги. Лютр за спиной пошатнулся, но устоял, руки метнулись к локтям Белесого… Как всегда, безуспешно. Тот кувыркнулся в воздухе и встал позади Лютра, с невинным видом обнимая его за плечи.

— Две монеты! — азартно кричал Красное Пузо, шлепая, в свою очередь, Шкилю по плечу.

Белесый хохотал; через мгновение расхохотался и Корноухий, щурясь и слегка чихая от падающих прямо в глаза солнечных лучей. Утро давно распогодилось, пятна от солнца дрожали над костром, полностью скрывая в своем блеске прозрачные кончики пламени.

В Чаще свет редко доходит до самой земли, но тут несколько стволов свалились от старости и теперь догнивали, обеспечив прогалину в темной, густой мешанине деревьев. Вчера вечером им повезло найти это место: не только сухая земля для ночевки, но и дрова для горячего завтрака. На запах примчалась банда полосатых хвостов, устроив писк и возню над головами. Впрочем, хвосты гоняли друг друга и только изредка приседали на ветках, опуская морды вниз и принюхиваясь. Когда зверьки застывали, к ним прямо из стволов тянулись листья древесных папоротников, похожие на семипалые руки в жестких седых волосках.

— Богатырь, — протянул Лютр, глядя на крупного самца. И закинул кусок лепешки в розетку листьев прямо под носом у зверька. Тот отпрыгнул в сторону, не оценив приношения.

— Перестань кидать хлеб, — Пузо, тощий мулат, густо покрытый шрамами, взялся за вертел, подул на пальцы и оторвал себе заднюю лапу от тушки.

— Ну, как же мой выигрыш? — сказал он самым противным голосом, который только мог изобразить. Тут расхохотался и Шкиля.

На деньги Пузо не надеялся. Шкиля каждый раз ставил на Лютра. Если бы он отдавал монеты, Пузо за эти годы собрал бы на небольшое поместье. На самом деле Красному Пузу нравился сам факт выигрыша, а Шкиля, большой осанистый мужик, вопреки солидному виду отличался авантюрной жилкой. Он ждал чуда. Белесый хотел ему это чудо устроить, но не выходило. Корноухий заставал его врасплох, и Белесый не успевал притормозить собственное тело, особенно легкое и свободное после сна…

— Как-то нехорошо, хотя вроде бы это всех устраивает, чего стесняться? — в очередной раз думал Капитан Део. — Зачем они вообще ходят сюда, в Чащи?

Люди думают — ради заработка. Многие считают, что в Большом лесу опасно, и платят деньги за вылазки… Тут и вправду опасно. Брадеки редко умирают дома, в постели. Даже в постели с чужой женой, или в хлеву на соломенной подстилке, или на грязном, заплеванном полу пивной… Чаща — она известная жадина.

Но опасности в ней сладкие, праздничные. Даже самое неприятное — заросли колючих кустов со всяким мелким-кусачим — гадость, конечно. Но гадость красивая. В нее вплетены гроздья цветов, яркие жабки, ящерки, тяжелые, налитые нектаром бабочки, которые еле-еле сторонятся взмахов мачете. А лесные коты и ядовитые твари покрупнее — то ли убегать от них, то ли любоваться. Даже нормальные люди, брадеки, убегая, любуются. (Лютр за слова «нормальный брадек» кого хочешь высмеет. Как будто он сам вчера не глазел полчаса на огромного красно-черно-желтого аспида, всей своею яркостью вопившего: опасно!) Белесый вспомнил, как третьего дня, чуть не перевернувшись, они въехали в узкий лесной водопад — лодка плясала как бешеная, но потом… Он снова чувствовал, как плывет, даже летит, прыгая на порогах, прямо сквозь радугу, оседающую на лице мелкими сырыми брызгами… Чудо! Сладкое в самой своей опасности. Не карауль их в воде острые камни, стаи зубастых рыб или, может быть, дремлющий в черной тени от нависающих кустов кайман — спуск по водопаду был бы скучнее, более дешевым, что ли? Мутная ярмарочная стекляшка вместо изумруда, хотя ярмарки и дешевые стеклянные бусы по-своему тоже прекрасны…