Сергей Шаталов - Антология странного рассказа

Впрочем, свет не нужен. В коридоре темно и уютно, шаги и повороты совпадают до мелочей, стражами даже не пахнет… Самое время заподозрить подвох. Белесый, впрочем, заподозрил другое — то, что не получит желанной драки с какими-нибудь старыми знакомцами. И главное, если в храме пусто, то маски Ворона в нем точно нет.

Он вошел в погребальную камеру, слишком просторную, чтобы бродить по ней в темноте. Белесый сплюнул на ветку, тихо прошипел, подражая шипу огня… Еще один осколок памяти, бог весть откуда взявшийся. Факел вспыхнул, освещая короткий ряд гробниц — три, как и сказал сьер Леоно. Страж не чувствовался ни в виде угрозы, ни даже в виде смутной сосущей тоски, которая охватывает живого от присутствия изголодавшегося мертвеца. Нагнувшись над гробницами, Белесый наконец нашел первую ловушку. Неизвестно, что в боковых, но вождь похоронен в средней. Справа и слева на крышках выбиты нереальные, выдуманные резчиком лица, а посредине… Если отвлечься от канона Путей, лицо знакомое. Какое знакомое! На вошедшего смотрел сьер Лука Даноро, сержант королевской стражи и добрый приятель Белесого. Впрочем, если верить надписи, тому, в каменном гробу, 17, а сьеру Луке за тридцать, он муж доньи Льяны и отец целого выводка брачных и внебрачных детей… Конечно! И Белесый провел пальцем по толстой черте, обвившей Дерево Жизни возле самого мужского достоинства погребенного. Молодой вождь, лежащий в гробнице, умер бездетным.

… Какой-то неизвестный тебе вождь, верно?

Он не хотел, как же он этого не хотел, нынешний Капитан Део! Как он ненавидел этот холодный издевательский голос, свой же собственный! Не все в мире зависит от нашего желания.

Свет… Много света…

Да, Белесый ненавидел эти возвращения памяти — быстрые, бесцеремонные вспышки. Но спорить поздно… Он пойман и теперь может только корчиться, как большой полосатый жук, пришпиленный на булавку сьером энтомологом.

Руки ярко, лаково блестят на солнце: кровь. Свет заливает площадь; брошенному наземь человеку лучи бьют прямо в глаза. Умирающий щурится, бледно-серое лицо блестит от пота… И все же… Обтато-как-его-там (Белесому не вспомнить длинное родовое имя; он его и тогда сразу забыл), Лающий Пес, Брошенный Богами, даже сейчас, в смерти, смеется над общими законами. Человек со вспоротым животом должен выглядеть омерзительно, а этот красив, даже слишком; и выпавшие на землю кишки отливают речным перламутром.

Сам Белесый, стоя над умирающим врагом, не знал, смеяться ему или плакать. Бунт против богов надо карать, иначе здешняя земля со всеми своими жителями полетит в тартарары. Но этот юнец… Мало того, что красив как бог, щедро наделен всеми талантами и неотразимо обаятелен. Он взялся за дело, достойное самого бескорыстного идиота… Этот дурачок решил победить и изгнать самое Смерть!..То есть нескольких богов из самых старых, и его, Белесого, который еще не был теперешним Белесым, хотя и тогда жрецы рисовали Ждущего-нас-всех-за-реками с этим блеклым, бледным, как сероватый известняк, лицом.

Теперь победитель склонял белесое ошарашенное лицо над сраженным бунтовщиком. Губы кривились, глаза щипало. Бунт оказался скорее комичным, а сам умирающий мальчишка… Нет, он не хотел этого.

— Прости меня.

— Я… не пра-а…

— Что?!

Белесый, пренебрегая осторожностью, прижимает ухо к шелестящему рту.

— Ты прекрасен.

Смерть, она…

— Нужна? — глупо и нетактично подсказывать умирающему, но ведь он, если не дошепчет эту философию, — общеизвестную, надо сказать, — умрет недовольным.

Но у того слов нет. Горло клокочет. Лицо невредимое, но вместо звуков на губах вспухают и лопаются крупные кровяные шарики. Дыхание ускользает, щеки так бледны, что бесцветные руки Белесого кажутся рядом с ними грубыми и шершавыми, как глиняные горшки. Потом, когда даже Белесый уверился, что все кончено, мертвец поднимает голову и говорит медленно и отчетливо: — Я люблю тебя. Мы будем друзьями и… у меня будет много детей.

Вот и все.

Больше об этом приключении возле храма Белесый ничего не помнит. Он ушел. Не куда-нибудь вверх или вниз по реке, а в никуда, сквозь время или пространство… Нет, все-таки сквозь время, тогда у Вестника Мертвых не было возможности проживать день за днем, мирно бездельничая. С остальными бунтовщиками и последствиями выпало, как всегда, разбираться жрецам. И Ждущий-за-реками даже теперь, в качестве Капитана Део, искренне рад, что он сам в этих разборках не участвовал.

Только миг, память, бой, который теперь вспоминать не хочется, этот краткий, беспомощный наговор и… И сержант Лука, славный толстощекий Лука с уймой детей. Он даже пьяных брадеков, устроивших погром в кабаке, уговаривает по-отечески.

…На самом деле такие наговоры редко действуют, но Пес и тут оказался лучше остальных. Белесый действительно дружит с Лукой… И детей у сержанта много, даже многовато для нормального мужчины, а он их всех любит. Обычная земная жизнь, вполне удачная. Правда, пронзительной, захватывающей красоты в нем теперь нет, но, с другой стороны, Белесый не видел сьера Даноро юношей.

— Как-то ведь он наделал этот выводок, — думает Белесый. — И никто его за них не убил, ни любовницы, ни соперники, ни даже разгневанные маменьки. Для этого надо иметь вправду неземное обаяние… Да…

Белесый снова провел пальцем по высеченному в камне лицу. Возвращения памяти… Не все в них плохо. Теперь он понял. И про маску Ворона, и почему в гробнице не пахнет стражем-покойником, и еще кое-что… И главное, задаст он сейчас кое-кому за свое знание!

Потому что героя без подлеца не бывает. Такова уж человеческая суть — за спиной героя всегда кто-то прячется и ловит свою выгоду. Иногда, правда, выгода обманчива, а судьба героического дурачка оказывается в итоге куда завидней, но это к делу не относится.

В злости капитан Део не церемонится. Вместо возни с рычагами он стучит по краю плиты, плюет, шепчет… Крышка левого саркофага плывет влево и ложится под стенкой. Внутри пусто, то есть нет ничего, кроме золота. Потом… На досуге… Белесому ни к чему, даже противно брать золото у этого покойника, но Лютр, Пузо, Шкиля, ученые сьеры, которые будут по-детски спорить и капать восторженными слюнями на каждый завиток чеканных узоров… Их-то можно порадовать… Даже Луке это золото не помешает, по сути дела, его же собственное, припасенное для загробной жизни, хотя загробная жизнь, видите, оказалась вовсе не такой, как говорили жрецы. Знали бы люди… Нет, думает Белесый, Луке не стоит напоминать именно эту прошлую жизнь— грустную, неправильную. Но все потом, потом…

Кто-то другой, не Белесый, а другой, сильный и разгневанный, бьет по камню правого саркофага. Крышка летит. Летит, грохочет об стену, выбив большой кусок росписей, ложится на пол, переломленная длинной трещиной… Капитан Део не ожидал от себя такой силы, но сейчас не до нее. Под крышкой лежит нечто… Форменное нечто, хотя по виду — обычное человеческое тело, сухое и сморщенное. Сьер Леоно начал бы лепетать о других, нетипичных обрядах погребения — без маски, без пропитанных маслом пелен, без загробных приношений и так далее. Может быть, списал бы все на странное, неполное ограбление гробницы. Если бы успел додуматься, конечно.