Патрик Несс - Больше, чем это

А в самом центре, между кроватями, возвышается длинный черный гроб, распахнувший крышку, словно гигантская мидия. На окне опущена штора, поэтому в мансарде темновато, но проходить мимо гроба и поднимать ее Сету не хочется.

Он не сразу вспоминает, что фонарем можно пользоваться не только как дубинкой. Включив его, Сет светит на гроб. Видел ли он когда-нибудь гроб в настоящей жизни? На похоронах он никогда не присутствовал, даже в девятом классе, когда у Тэмми Фернандес случился сердечный приступ на школьном стадионе. Почти все пошли, но родители Сета не захотели отменять поездку в Сиэтл с ночевкой. «Ты ведь с ней даже знаком не был», — сказала мама, и все на этом.

Гроб поблескивает так, будто подмигивает, это не просто блеск полированного дерева. Он сияет, словно капот дорогого автомобиля. Да, именно так. Он словно сделан из черного металла. И углы скругленные, обтекаемые. Любопытство берет верх, и Сет подходит ближе. Гроб смотрится странно, даже более странно, чем на первый взгляд. Изящный, гладкий, дорогостоящий, почти футуристический — словно из кино.

Но это точно гроб, потому что внутри белая обивка и подушки, и…

— Фигасе! — выдыхает Сет.

Белая обивка расчерчена крест-накрест серебристыми лентами пластыря.

Надорванными и растянутыми. Словно человека ими примотали, и он выдирался изо всех сил, пока не высвободился.

И не скатился кубарем по лестнице, а оттуда на дорожку, где и рухнул.

Сет долго-долго стоит над гробом, не зная, что и думать.

Ультрасовременный гроб, достаточного размера, чтобы вместить его почти взрослое тело, но почему-то в комнате, откуда он уехал совсем ребенком.

Для Оуэна гроба нет. И для родителей тоже.

Только для него.

— Потому что, кроме меня, никто не умер, — шепчет Сет.

Он кладет ладонь на открытую крышку. Прохладная, как и положено металлу, но когда он убирает руку, на ладони остается тонкий слой пыли. Обивка при этом кипенно-белая, даже в этом неярком свете. Стенки обиты рельефными подушками, примерно повторяющими контуры тела.

И повсюду змеятся разорванные полосы металлического пластыря, «изоляционной ленты». А еще трубки, толстые и тонкие, исчезающие в стенках гроба и кое-где оставившие пятна на белоснежной обшивке.

Сет вспоминает ссадины по всему телу и как больно было мочиться.

То есть эти трубки подсоединялись к нему?

Зачем?

Присев на корточки, он светит фонариком под дно. Гроб стоит на четырех коротких толстых ножках, а из самого центра прямо в пол уходит трубка. Сет трогает ее пальцем. Она кажется чуть теплее, чем сам гроб, словно по ней течет энергия, но мало ли…

Он встает, уперев руки в бедра:

— Да ладно! Что за фигня?

И сердито задрав штору на окне, выглядывает на лежащую внизу улицу.

На выстроившиеся вдоль нее дома.

Такие же закупоренные, как и этот.

— Нет… — шепчет он. — Не может быть.

В следующую секунду он уже несется по лестнице со всей скоростью, на которую способны усталые ноги.

Размахнувшись изо всех сил, Сет запускает в соседское окно фигурку садового гнома. Оглушительный звон стекла звучит победными фанфарами. Смахнув торчащие осколки фонарем, Сет залезает внутрь. О соседях он не помнит решительно ничего — вроде у них были две дочери постарше их с Оуэном. А может, одна.

В любом случае, у них вполне мог кто-то умереть за это время.

Входная дверь такая же замызганная, как и в его бывшем доме. Планировка примерно похожа, так что через столовую и кухню Сет проходит быстро, не находя ничего необычного, лишь нагромождение пыльной мебели.

Он взбегает по лестнице. В этом доме она идет только до второго этажа — соседи не стали переделывать мансарду под жилую комнату, — поэтому Сет, не успев оглянуться, оказывается прямо в первой из спален.

Комната девчачья, на вид подростковая. Постеры с певцами, о которых Сет слышал краем уха, комод с зеркалом и батареей косметики, кровать с лавандовым покрывалом, а на ней явно затисканный и не раз облитый слезами плюшевый сенбернар.

Но никаких гробов.

То же самое в главной спальне — заставленной, более душной копией родительской в его доме. Кровать, комод, платяной шкаф, набитый одеждой. Ничего сверхъестественного.

Подтолкнув фонариком, Сет откидывает щеколду на чердачном люке. Приходится несколько раз подпрыгнуть, чтобы ухватить нижнюю ступеньку выдвижной лестницы, но в конце концов она с грохотом вываливается. Сет лезет наверх, светя фонариком в люк.

И чуть не падает обратно, когда стая потревоженных голубей с громким воркованием, отчаянно хлопая крыльями, вылетает через пролом в дальней части крыши. Когда все успокаивается и Сет вытирает руки от голубиного помета, совсем не радуясь тому, что здесь еще и птицы есть, в свете фонарика и солнечных лучей из дыры в крыше проступают лишь набитые под завязку коробки, поломанная бытовая техника и напуганные голуби.

Никаких гробов.

— Ладно…

Он перемещается в дом напротив, через дорогу, почему-то прихватив в качестве орудия взлома ту же самую садовую фигурку.

— Боже… — выдыхает Сет, пролезая внутрь.

Невероятный свинарник. В каждом углу стопка газет, куда ни плюнь — упаковки из-под еды, кофейные чашки, книги, статуэтки — и пыль, пыль, пыль. Он пробирается дальше. Во всех комнатах та же картина. Кухня совсем древняя, как будто ей лет сто, и даже на лестнице какой-то хлам на каждой ступеньке.

Но в верхних комнатах, включая чердак, ничего страшнее хлама нет. Никаких гробов.

В соседнем с этим доме явно жили индийцы — вся мебель застелена яркими покрывалами, кое-где мелькают фотографии жениха с невестой в традиционных индийских нарядах.

Но больше, сколько ни ищи, ничего необычного.

С растущим глухим отчаянием Сет разбивает садовым гномом следующее окно. Потом еще одно.

В каждом доме залежи пыли. И безлюдье.

Усталость одолевает, бороться с ней все сложнее и сложнее. На десятом или двенадцатом доме — Сет уже сбился со счета — у него уже не хватает сил даже как следует швырнуть гнома, и фигурка отскакивает от стекла. Гном валяется на земле, с издевкой глядя на Сета.

Сет приваливается к деревянному белому штакетнику. Снова весь грязный, перемазанный пылью десятка с лишним домов. Пустых домов. И ни в одном из них бесстыдно сияющий гроб даже приткнуть некуда.

Хочется плакать от бессилия, но Сет сдерживает слезы.

Что, в конце концов, он такого страшного обнаружил? Что нового выяснил?

Ничего такого, о чем он уже не думал бы раньше.

Он тут один.

Неважно, как он здесь очутился, откуда взялся гроб и как Сет оказался внутри, — ни папиного, ни маминого, ни Оуэнова гроба тут нет. И в соседних домах нет. Ни намека на человеческое присутствие — ни в небе, ни на железной дороге, ни на мостовых.