Геннадий Красильников - Старый дом (сборник)

— Эй, дедка, тебе в Акташ? Садись, подвезу!

Старик суетливо пристроился рядом с Кудриным.

— Далеко путь держишь? — глянув на него искоса, поинтересовался Харитон.

— В район, сынок, в район… Пензию иду хлопотать, не дают никак пензию…

Лицо у старика худое, скуластое, заросшее редкой, давно не стриженной растительностью, глаза беспрестанно слезятся; оттого кажется, что старик молча плачет о чем-то. Он то и дело вынимает из обшитой варежки иззябшую руку и смахивает с переносья светлые капельки. Кудрин осторожно спросил:

— А почему отказывают в пенсии, дед?

— То-то и дело, — всякий раз отказ выходит. Второй год маюсь, бумажки собираю, а все говорят, не хватает. Немного и прошу, лишь бы на хлеб, махорку…

— Дети-то у тебя были?

— А? Э, ребят, говоришь? Были ребята, троих на ноги поставил, теперь сами зарабатывают, с семьями живут. Поразъехались все, кто куда. Слава богу, самостоятельно проживают…

— Очего ж они тебя на иждивение не возьмут?

Старик словно чего-то испугался, торопливо смахнул сочившиеся из глаз слезы.

— Они молодые, сами по себе… Старики, известное дело, в тягость молодым. Мы со старухой как-нибудь вдвоем перебьемся. Мне бы только пензию исхлопотать…

Жеребец идет шагом, позвякивая удилами и норовя вытолкнуть изо рта осточертевшее железо. Обитые шинами полозья тянут нескончаемую скрипучую перебранку с дорогой.

— Сам я из Хмелевки, слышал, поди? Хозяйство там небольшое имею, огород, скотинку кое-какую. Пока при силе был, по людям ходил: по плотницкому делу или по кузнечному. Только нигде подолгу не задерживался, гнало меня дальше, будто сухой лист по осени… Прослышу, что в соседней деревне кузнец требуется и оплата у них выше, вот я и туда. Вроде цыгана кочевал, и невдомек мне было в ту пору, что для пензии бумажки потребуются. В собесе мне говорят, дескать, раз нет у тебя нужных бумаг, то пензию назначить не имеем права. Говорю им, что весь век с топором да молотком управлялся, без дела не сидел, слава богу, спину погнул. А они мне другое, мол, слово к делу не пришьешь. Бумажек всяких у меня вон какая грудка набралась, а все без толку, какой-то главной не хватает… Мне теперь восьмой десяток пошел, всю жизнь, можно сказать, в упряжке, а пензию, вишь, не выписывают. Другие куда моложе моего, а как месяц к концу, почтальон им прямо в руки доставляет пензию… Ума не хватает, с какого конца теперь браться… Был бы сам пограмотнее, иное дело. Может, ждут они того, чтобы… поднести чего?

Старик с надеждой посмотрел на Кудрина. Харитону от его взгляда стало не по себе, он пробормотал, что в пенсионных законах мало разбирается, а про себя подумал: "Не так ты жил, старик! Не было, видать, своего места в жизни, мотало тебя туда-сюда за длинным рублем. Никто про тебя не скажет, что жизнь свою прожил захребетником. Труда своего ты положил немало, а только труд твой, как бы сказать… без адреса! Прожил на земле долгую жизнь, а своего места не сыскал. А жизнь — она такая: за молодые ошибки на старости лет взыскивает с большими процентами…"

У въезда на главную улицу райцентра старик вылез из кошевки, поблагодарил Кудрина и нетвердыми шагами направился в сторону райисполкома. Кудрин со смешанным чувством жалости и осуждения проводил глазами его жалкую фигуру и повернул жеребца на другую улицу.

До призыва в армию Харитону часто приходилось бывать в Акташе. Тогда село было небольшое: вдоль каменного тракта тянулась центральная улица, на ней располагались все учреждения. От главной улицы вбок уходило несколько улочек и проулков. Самым высоким зданием в селе в то время была церковь без купола. С того времени Акташ сильно разросся вширь. До войны здесь работал промкомбинат с обозным и кузнечным цехами, пошивочная артель, а самым крупным предприятием по праву считалась машинно-тракторная станция, на ней работало более двухсот человек. Правда, за семнадцать лет промыслов в Акташе не прибавилось, зато население стало гуще раз в десять. Большинство приезжих были из окрестных деревень, то есть вчерашние колхозники. Весь пришлый народ питался и проживал неизвестно на какие доходы. Впрочем, секрет жизненных источников был довольно прост: часть акташцев корпела над бумагами в различных учреждениях, иначе говоря, "служила", другие трудились в РТС, как теперь называли бывшую МТС, остальные кормились случайными заработками.

Проезжая вдоль улицы, Кудрин с раздражением посматривал на затейливо вырезанные наличники, высокие крашеные ограды. Чуть ли не из каждой подворотни проезжего злобным лаем провожали псы. "Мать честная, разжились они тут вроде червячков-короедов: сидят себе за занавесочками, жуют помаленьку, чужой хлеб перемалывают! Огородики у всех, коров и коз тоже редко кто не держит, а пасут на колхозных выгонах. Одним словом, мы не пашем и не сеем, лучше вашего живем… Как есть трутни: сами в общий улей не таскают, а мед жрать первые! Честный колхозник посмотрит на них со стороны и поневоле подумает: "Живут же люди! А я чем хуже? Мотаешься день-деньской, а получаешь куда меньше. Эхма, не податься ли из деревни?" Развращают они честный народ, вот в чем главная беда!

Районная больница, куда ехал Кудрин, стояла на отшибе от села, в небольшом лесочке: видно, проектировщики были с умом, решив построить больницу вдали от шума и пыли, среди лесной благодати. Кудрин привязал жеребца к обгрызенному лошадями столбику, направился в хирургическое отделение. Молоденькая, на удивление круглолицая дежурная сестра с нескрываемым кокетством спросила:

— А вам кого, гражданин? Вы на прием?

— Спасибо, пока нужды нет. Здесь у вас находятся двое из Акагурта, я к ним…

— Одну минуточку, сейчас выясню. Когда они поступили к нам? С каким заболеванием?

Сестра принялась перелистывать регистрационный журнал, но в этот момент в конце длинного коридора распахнулась дверь и показалась остриженная голова Васьки Лешака. Завидев Кудрина, он закричал на весь коридор:

— Харитон Андреич, привет! Давайте сюда, в девятую палату!

Лицо у медсестры стало пунцовым от гнева, но прежде чем она успела что-либо сказать, голова Лешака исчезла за дверью. Сестра с негодованием повернулась к Кудрину:

— Он самый и есть ваш больной? Господи, мы тут не дождемся дня, когда его наконец выпишут! С того времени, как его привезли сюда, наше хирургическое отделение стало походить на психолечебницу! Неужели в вашем Акагурте все такие хулиганы?

— Что вы, сестричка, какой же он хулиган? — рассмеялся повеселевший Кудрин. — Он у нас первейший герой, того и гляди получит Золотую Звезду!

Сестра с недоверием посмотрела на него: "Шутит или нет? Если в самом деле тот буйный больной без пяти минут. Герой труда, то придется держаться с ним обходительнее, иначе потом возьмет и черкнет куда надо жалобу, что в Акташской больнице с ним грубо обращались… Кто их знает, этих Героев, может, все они такие непоседливые!"